Владимир Колковский - В движении вечном

— Бог?.. Это который, Игнатка? — только посмеивался он в ответ на расспросы сына. — Иисус, Аллах, Будда?

И продолжал, словно отвечая себе же:

— Богов и нынче хватает, а были времена, когда и вовсе не счесть было. У римлян, славян, греков… Эх, Игнат, все тьма, тьма людская! Поверь мне, уйдет тьма — уйдут тогда и боги.

Мать, отцу ровесница, училась в такой же, как и он школе. Также поступила в институт, где не один год изучала и успешно сдавала в экзаменационные сессии различные «диалектические материализмы». Но… но она так и не смогла в итоге определиться, определиться однозначно и окончательно.

— Есть Бог, нет его — этого тебе все равно никто толком не скажет! — говорила она так Игнату.

И, глянув пытливо, тревожно, иногда прибавляла:

— Ты вот что! Думай-ка поменьше об этом.

В последней ее фразе как раз и заключалось то единственно общее, что хоть как-то объединяло взрослых членов его семейства в сокровенных вопросах о Первопричине всего. Не веруя-веруя слепо, или в конечном итоге так и не определившись окончательно — они все трое благоразумно и весьма успешно старались как можно меньше думать об этом, отдаваясь всецело делам земным, насущным, конкретным.

Очевидно, так и впрямь было наиболее благоразумно, но… Но для Игната извечные вопросы были словно неотрывны органически, они снисходили, витали, вставая подчас совершенно неожиданно, бередили бессмысленно душу… И даже тогда, когда, вроде бы, стало окончательно ясно.

Ясно, что простых и четких ответов нет и быть не может.

А есть только два возможных подхода, выкристаллизованных до чистоты прозрачной всей многовековой историей развития человеческой цивилизации.

И что необходимо лишь встать на один из них.

Коммунизму не нужны боги.

В особенности Бог христианский, проповедующий любовь к ближнему, благость, кротость и милосердие. Ну к чему, укажите, все эти «благость, кротость и милосердие», когда первым делом первейшим, прежде чем коммунизм строить, хорошие «бедные» должны прогнать или уничтожить плохих «богатых».

Не нужны коммунизму Боги и впоследствии.

Коммунизм убежден твердо во всемогуществе самого человека, убежден непоколебимо в том, что человек и сам способен обеспечить в конечном итоге торжество своей главной особой черты, той самой, главной светлой и доброй черты, что появилась у человека именно тогда, когда он стал человеком.

В государстве, в котором родился Игнат, коммунизм строили вот уже почти полстолетия. Так было до него, так было сейчас, и так должно было быть — в этом он даже не сомневался. То, что говорили о коммунизме в школе, писали в учебниках, книгах было красиво и величественно, Красиво и Величественно, как сама Правда.

Но окончательный его «детский» выбор в сокровенном вопросе о Первопричине всего был обусловлен вовсе не этой беззаветной верой, верой в тот коммунизм, которому не нужны никакие боги. Ведь если что-то кому-то не нужно — из этого вовсе не следует, что оно не существует, и уже тогда это было вполне очевидно Игнату.

Решающим аргументом в его рассуждениях стало полнейшее равенство обеих концепций в исходном, самом главном, невообразимом. Ведь даже если предположить, что Мир создан Богом, как тот час восстанет все тот же вопрос:

— А сам-то Бог… откуда взялся?

— Да ниоткуда. Он был, есть и будет всегда.

Вот так… знакомый ответ.

Копнули, положим, и глубже, а пришли… А пришли-то к тому же.

Так что же логичнее выбрать?

То, что недоказуемо в принципе, то, во что в его родной сторонке советской мало кто и верит?

Или же то, что существует де факто, бесспорно, вне всяких сомнений?

В детстве ответ был совершенно очевиден Игнату.

Изобрел ее знаменитый Герберт Уэллс. Изобрел «на кончике пера» и сравнительно недавно, но вряд ли какое-либо подобное литературное открытие нашло столь широкое применение. Словно дождавшись, наконец, первооткрывателя, последователи хлынули потоком бурным, нескончаемым, путешествуя без устали во временных безграничных «темпоралях», путешествуя захватывающе, самозабвенно, маня за собой неудержимо.

И чему удивляться? — обладать воистину волшебной силой, легким нажатием фантазии-клавиши перенестись мгновенно через столетия… Переживать, участвовать, наблюдать вживую ярчайшие страницы! — «доисторические» с динозаврами и мамонтами и те, загадочные мечтательно, что еще только за переливчатой тайной далекого будущего.