В словах этих — в словах этих грустноватых могла заключаться всего лишь природная скромность, но говорил Андрей протяжно и вдумчиво. Эти протяжность и вдумчивость плюс еще что-то очень веское на некоем бессознательном внесловесном уровне прямо указывало на его серьезность полную. «Доктором наук, профессором стать, это по мне силам, здесь я уверен…», — говорил он протяжно и вдумчиво, с какой-то особенной грустью, и кто? — кто в тринадцатой группе хоть чуток сомневался в таких перспективах-реалиях, слушая его ответы на практических, «подсказки» на лекциях. Конечно, конечно же, без всяких сомнений доктор наук и профессор будущий.
Столь неожиданная, но предельно реалистическая оценка своих будущих возможностей, казалось, должна была подвигнуть главного героя романа осмыслить разумно и стремления свои собственные. Мол, стоп парень, глянь-ка ты просто без замков воздушных, просто взгляни на себя без прикрас: и кто, кто ты есть нынче в сравнениях? В сравнениях кто, а прешь-то куда?.. Вот для него нынче вся эта муть математическая высшая — что в детсаду арифметика, семечки, ты же мечтаешь об «удочках» да как бы и вовсе с порога не вылететь… Вот таковы представали в контрастах жестоких сравнения, но… Но то, что есть от судьбы изначально, оно было и будет всегда.
И вспомнился как наяву Игнату эпизод из раннего детства.
Неман, жаркий солнечный день. Песчаный пляж, тихо, безветренно, голубая зеркальная речная гладь. Время ближе к вечеру, но народу еще очень прилично. Картинка вокруг самая обычная: кто в волейбол, кто в картишки режется, кто на золотистом песочке пригрелся, а кто, не спеша, вперевалочку снова к нагретой воде. Игнату лет семь, он только что выскочил, наплескавшись до упоения, всласть, но не вприпрыжку бегом далее, чтобы всем телом в горячий песок, а коленками грянул в песок прохладный и мокрый, что рядышком с береговой кромкой воды. Сейчас, сейчас он выроет крохотный ямчатый водоемчик, пустит вдоволь речной воды, а после — после в сторонку, застыв на коленках, пригнувшись, едва дыша, запрятав азарт…: Пускай, пускай заплывают мальки, пускай заплывают крупней и беспечней.
Опустив низко голову, Игнат резво заработал послушными пальцами, выгребая прохладный мягкий песок, складывая рядом в рыхловатую влажную кучку наподобие низенькой башенки. Он увлечен, он весь в работе, он полностью вне того, сейчас окружает, как вдруг резко слышится звонкий плеск речной воды, резвый перестук босых ног по мелководью, приближающийся стремительно вдоль пологой песчаной береговой кромки. И голос врывается резко, высокий фальцетный распев:
— Я профессор, я профессор!..
Незнакомый белобрысый пацан, худенький, в синих хлопчатых трусиках пробегает вприпрыжку мимо, в руке он держит длинный крепкий лозовый прут. Время от времени он размашисто, что есть силы, лупит по мелкой воде, лупит со смаком и дробною россыпью брызг, сопровождая тем самым свой звонкий распев:
— Я профессор, профессор!
Пацану также лет семь, не более, и ему также едва ли понятно это мудреное слово. Это мудреное «взрослое» слово, показавшееся почему-то вдруг примечательным настолько, что его теперь вот так и нужно выкрикивать в полный голос высоким фальцетом, выкрикивать без конца, раз за разом, враспев. Может быть, это слово просто послышалось в отголосках случайных и легло на язык как припев, легло на язык вместо песенки в ликующий солнечный день… В ликующий солнечный день у волшебной реки, когда юн и всего лишь от этого счастлив, когда каждая клеточка тела звенит и упруго ликует… Когда просто, просто хочется петь от души — да и мало ли мы в детстве кричим потому, что услышали вдруг, и почему-то легло на язык как случайный далекий напев, как случайная звонкая песенка…
Впрочем, дело здесь вовсе не в этом, а именно в слове «профессор».
Тогда, тогда…
Тогда, когда грезилось сказочно о неизвестном, непознанном, дальнем слово это пахнуло внезапно тоской и рутиной, пахнуло очками толстыми, мутными, стенами канцелярскими, душными, седой бородой старческой, поздней осенью, слово это прозвучало тогда чем-то вроде бухгалтера. Так оно прозвучало тогда, но и сейчас, спустя многие годы, когда прояснились ранжиры теперешние, и слово «профессор» вдруг взошло на вершины престижей тогдашних — точно так и сейчас «рядовой профессор» вот этот представился снова в тоскливом и душном ряду, в ряду черновом и рутинном… Как рядовой инженер, рядовой космонавт, рядовой первооткрыватель очередной инфузории.
Читать дальше