Кристин Анго - Почему Бразилия?

Сильви спросила меня: ну как там у тебя с твоим мужиком? Я ответила: ну-у-у… Она мне сказала: в прошлый раз это была великая любовь. Я ответила: да, только слишком много скандалов. Она спросила: но вы миритесь? Да, всякий раз мы миримся. Мы знаем, что должны быть вместе. Но он сумасшедший, он весь во власти разных теорий и формул — я так больше не могу. Жизнь на автопилоте, испачканные мазутом птицы, биологические часы, сентенции вроде «работать для следующего поколения», «да, но почему», — у него на все есть свои формулы, нечто вроде точек отсчета, что постоянно проявляется и в его высказываниях, он за них цепляется, не может без них. Плюс несколько любимых ориентиров — подводные лодки, фильмы экшн, «Апокалипсис сегодня», Вьетнам и пресса. В голове — только «Нью-Йоркер», французская пресса, за которую стыдно, не существующие более во Франции интеллектуальные дебаты, а еще — из-за своей работы — он иногда выдает: надоело мне наблюдать за ними в бинокль. У меня это вызывает отвращение.

Параллельно он испытывал ностальгию по Лотта континуа, Аксьон директ, РАФ. [46] Лотта континуа, Аксьон директ, РАФ — террористические организации, действовавшие соответственно в Италии, Франции и Германии. Он считал эти названия красивыми. Все, что исходило от него, все, что его касалось непосредственно, вызывало у него отвращение или разочарование, начиная с семьи и кончая Францией, включая интеллектуальные дебаты и евреев. Все, что близко касалось, всегда его разочаровывало. Даже когда он говорил об Аксьон директ и Лотта континуа. Он восхищался РАФ и Лотта континуа и считал Аксьон директ более слабой, жалкой, менее эффективной. Он говорил: это была бесцветная эпоха, с черно-белой «Либерасьон», со старыми, левацкими, подходами, в Италии действовали Красные бригады и Лотта континуа, в Германии — РАФ, а во Франции почти ничего не было, так, по мелочи: «Либерасьон», несколько гошистов, новые философы вроде Сартра, Глюксмана, кафе «Флор». В Италии и Германии людей убивали, их находили в багажниках автомобилей. Я заметила, что он любит попадать в ситуации, когда он заранее знает, что ему будет скучно. Я читала, что шизофреники часто рождаются в среде, которой они бессильны что-либо противопоставить. Все априори разочаровывало его и тут же забывалось, это его ободряло, он все-таки ввязывался в такие ситуации, а затем испытывал облегчение благодаря разочарованию, о котором тут же забывал. Разочарование тоже шло на автопилоте. Он отправлялся на ужины, на коктейли, в рестораны, встречался с друзьями или знакомыми. Там никогда ничего не происходило, а когда он возвращался, оказывалось, что он скучал и, следовательно, был рад вернуться. Но меня такой режим совершенно не устраивал. Он получал подтверждение, что был прав: действительно, нужно было сидеть дома и никуда не ходить. Каждый новый выход приносил очередное доказательство. Он был совершенно прав, как можно реже выбираясь из своего пузыря. Он предавался бредовым фантазиям по поводу войны во Вьетнаме: хорошо бы очутиться там репортером. Его ностальгия была такой сильной, что уже смахивала на меланхолию или, может, на Sehnsucht, [47] Сильная тоска (нем.). — говорят, это немецкое слово непереводимо. Он не оставлял себе ни единого шанса, выкуривал две пачки сигарет в день, питался совершенно беспорядочно, уставал, мало спал: если бы он заполнил тесты для расчета ожидаемой продолжительности своей жизни, у него бы вышла самая маленькая цифра. Жизнь в одиночестве, как я помнила, отнимает два или три года от ожидаемой продолжительности жизни. Он постоянно пребывал в унынии, по любому поводу: потому что во Франции больше нет интеллектуальных дебатов или потому что все девушки, с которыми он раньше встречался, — испачканные мазутом птицы с тикающими биологическими часами, как он это называл. Одной из его ключевых фраз была: я не торгуюсь, или еще: я не демократ. Все непременно подпадало под какую-то из его формул. Однажды во вторник вечером мы были свободны, а Леонора уехала в гости к подружке из двадцатого округа. Я хотела пойти с ним куда-нибудь — в кино или еще куда-то. Но Паскаль Сильвестр [48] Паскаль Сильвестр — спортивный комментатор. устраивал ужин. Я устала, накануне у него случилась очередная истерика, и я потом не спала до трех утра, а проснулась в шесть: нужно было провожать Леонору на Бют-о-Кай, сперва на метро, затем долго пешком, да еще возвращаться на автобусе, и я совершенно не хотела идти в гости. Я бы с удовольствием посмотрела какой-нибудь фильм, мы могли бы пораньше поужинать где-нибудь или дома вдвоем, но он настаивал, а я хотела быть с ним, и в конце концов мы пошли к Паскалю Сильвестру. Тот уже несколько месяцев жил с Сандрин Боннэр. [49] Сандрин Боинэр — известная актриса. Между прочим, он ни с одной женщиной дольше недели не выдерживал. Мешали его вечные навязчивые идеи, к тому же он никогда не покидал пределы своего седьмого округа. А с Сандрин Боннэр все изменилось, уже несколько недель он жил в ее загородном доме, готовил ее дочери разные варианты клубничного мороженого: мороженое Бен и Джерри с клубникой, клубничное мороженое, мороженое со свежей клубникой, с фруктами и клубникой «тагада». Пьер повидал сотни подобных ужинов. После них он бывал рад вернуться и снова оказаться вдвоем со мной. Ему нужно было сравнивать свою судьбу с судьбой других людей, поскольку собственных внутренних ориентиров у него не было. Поэтому бесконечно много времени тратилось всего лишь на сравнение, оценку, прочувствование того, что ощущалось. Тогда как мне вовсе не требовалось ощупывать каждый сантиметр вокруг, чтобы узнать, что я его люблю.