Николай Байтов - Думай, что говоришь

Студент помолчал, прикидывая.

— Да в принципе, наверное, то же самое, — сказал он. — Просто световой конус был бы в этом случае не конус, а этакий колокол. Если скорость света монотонно убывает, колокол имел бы выпуклую форму. Если возрастает — то вогнутую внутрь.

— А вы думаете, она возрастает (или убывает) монотонно?

— Если мы будем исходить, — сказал студент жёстко, — будем исходить из нашего привычного представления о Боге-Творце, то мы должны предположить, что скорость света меняется по плавно дифференцируемой кривой. Не будет же она скакать туда-сюда за счёт каких-то случайностей…

— Да… Но… А если она — синусоида? Допустим, с большой частотой и маленькой амплитудой? Такая вот быстрая, незаметная осцилляция около среднего значения…

— Да? — удивился студент. — А зачем это?

— Зачем — вы говорите?.. Не знаю… Но мало ли…

Оба надолго задумались.

Однако ни к какому результату не пришли и ничего интересного больше не сказали.

Ко мне пришёл юноша в чёрном пальто и чёрной шляпе с большими полями.

— Я прошу вас сочинить надпись на надгробие моей жены, — сказал он.

— Вы были женаты? — удивился я.

— Да. Один год. Мою жену звали Эмилия.

— Садитесь.

— Нет, я на минуту. — Он не снял ни пальто, ни шляпу и стоял посреди моей комнаты, зеркало отражало его стройную спину.

— Какой длины должна быть надпись?

— Довольно длинная. Я богат. Пусть это будет машинописная страница. Я сам сокращу, если не поместится на камень. Поэзия или проза — мне не важно. Но условия будут… только вы не смущайтесь… условия могут показаться вам странными…

— Я весь внимание, — заверил я.

— Я заплачу по сто долларов за каждое употребление слова «нефть» в этой надписи.

Я задумался на секунду.

— Ну что ж, красивое слово. С ним можно поработать… А что, — я не вытерпел, — вы, наверное, коммерсант, вы как-то связаны с акционерным обществом «Гермес»?

— Отнюдь. — Юноша меланхолически покачал головой. — Но вам этого не надо знать. Вам не надо знать ничего, кроме тех условий, которые я назвал.

— Хм. Это вам так кажется… Я не знаю, насколько хорошо вы представляли себе, к кому вы идёте. Я вообще-то известен как постмодернист (как и все мы, впрочем, живущие сейчас), и для меня узкий контекст не годится, я работаю в расширенном контексте. Мне всё важно. Поэтому я и спрашиваю вас, простите, без осторожных сантиментов: есть ли рекламный интерес в вашем заказе ? Да или нет?

— Нет, — сказал юноша брезгливо, — нет, уверяю вас. Это должна быть не такая надпись, и если вы не понимаете, тогда, наверное, я зря…

— Нет, вы не зря, — сказал я. — Я, быть может, не очень тонок, но я основателен. Быть может, не сразу, но, когда вы как следует мне разжуёте, я всё пойму и смогу вам гарантировать эпитафию самого высокого тона… Думаю, она будет стихотворная. Вам доводилось читать мои стихи?

— Да, — сказал юноша, — ваш сборник. Кажется, он единственный. «Равновесия разногласий», так?

— И вы, наверное, обратили внимание, что слово «нефть» не встречается там ни разу.

— Вы уверены? А мне кажется…

— Нет, вы заблуждаетесь.

— А это важно?

— Абсолютно не важно. Я только хочу кое-что понять. Значит, не обратили?

— Да, признаюсь, я как-то не…

— А ваша жена часто употребляла это слово в своих стихах?

— Она вообще стихов не писала.

— Чем же она занималась?

— Это не существенно… Впрочем, это не составляет тайны. — Юноша задумался. — Она не успела ничем заняться: она умерла через год после окончания школы. Совсем немного она пробовала рисовать акварелью. Это были пейзажи…

Я ещё задал два-три вопроса, но так ничего и не добился. Когда он ушёл, я подумал: «Глупости! Конечно, я употреблю слово «нефть» только один раз — иначе будет нарочито. Зато эта «нефть» будет стоять в рифмовой позиции и, конечно, она будет сочетаться со словом «смерть» — ведь это самое естественное. Да, эпитафия должна быть очень естественной. Нет, у неё, разумеется, есть свои условности, но она должна сама их подсказывать и оправдывать все ожидания, в том числе и рифменное… Ну что ж, посмотрим, какие здесь ещё ожидания…»

Уходя, юноша обещал зайти на следующий день, телефона своего не оставил.

Я работал сутки, потом другие и третьи. Он не появлялся. Я спал по три-четыре часа, а в остальное время просматривал антологии, думал, сочинял варианты. Их набралось до двух десятков. Неинтересно сейчас все их припоминать и описывать.