Николай Байтов - Думай, что говоришь

— Ага. Что тут? Мы с тобой не условились, какую будем линию. Сейчас ещё Андреич придёт…

— Не знаю… — промямлил я. — Ты говорил насчёт Альберта Эйнштейна. Но ведь есть такой наблюдательный астрономический спутник, я узнал.

— Правда?.. Хотя это наплевать. А вот то, что он не русский — вот это не пройдёт…Это океанские так можно бы, только у них, увы, другая стилистика… «Академик Курчатов»? Как?

— Хорошо. «Академик» мне нравится. По крайней мере, не имя. Может быть, «Академик Сахаров»?

— Нет, это политика. И притом рано, скажут.

— Когда-нибудь всё равно будет.

— Разумеется, — сказал Паша, — ведь это попса. Или, как теперь говорят, «паблисити». Скоро будет.

Он обернулся: вошёл старик с белой бородой. Он опирался на суковатую палку. И с ним юноша — длинный, чёрный, в косоворотке.

— Ага. Есенинцы.

— Как? — удивился я. — Разве «Сергей Есенин» нигде не ходит?

— Конечно, он был! Старый. Как он мог не быть?.. Его списали назад лет пять или семь…

«Она развелась, а я скоро умру, — подумал я опять. — Мне душно. Я всё понимаю. Также и то, что понимать здесь нечего. У меня высокая температура. Единственное, может быть… Да, мне хотелось бы, чтобы это решалось не коллегиально, а вот учредить бы приз какой-нибудь за что-нибудь. Конкурс. И победитель получал бы право единолично выбрать имя… название… Конечно, он бы чувствовал ответственность этого выбора, размышлял бы, советовался с кем-нибудь… Но в конце концов… Как это было бы приятно!.. А может, нет?..»

— Господа… — стали приглашать в конференц-зал. Задвигались. Наверное, Елена Борисовна приехала.

— Ну вот. Андреича нет, — заволновался Паша. — Беда, если он проигнорировал это дело. Он — может.

— Почему?

Паша не понял:

— Почему — может?

— Нет, почему беда?

— Ну а как же мы с тобой? Вдвоём?.. Так мы ведь даже ничего не обсудили, не условились. Что решаем? Курчатов?

— Хорошо. — Я вновь оценил. — Пусть. «Академик Курчатов». На нём можно будет проводить конференции всякие. Даже не обязательно по физике… Плохо, единственно, что его, наверное, в списке нет.

— Да список этот!.. — махнул Паша. — Пережиток… Ты сейчас увидишь, как он будет в первые же десять минут отвергнут и изодран в клочки. Начнут все вопить: «отрыжка коммунистической идеологии!»

Мы вошли в зал.

Я не стану подробно описывать всех перипетий этого заседания. Я чувствовал себя всё хуже и хуже. Температура росла. Стало покалывать где обычно и ещё вдруг отдалось в левую ногу под коленкой. Один человек меня немного развлёк, который сказал весьма взвешенную речь за Виктора Цоя. Он не был фанатом. Он методично аргументировал, с цифрами, как это послужит рекламе и привлечёт туристов. Ему возразили, что тогда уж лучше «Владимир Высоцкий». Он оспорил это, опять же с цифрами, и добавил, что мы, мол, должны заглядывать в будущее лет на двадцать, а Высоцкий потянет не более чем на семь-восемь. Старик с палкой выступил и заявил, что Есенин будет любим всеми без исключения контингентами ещё двести лет по меньшей мере. В общем, всё так шло, на уровне почти перебранки. Паша оказался прав: старый список быстро забраковали, и больше о нём никто не вспоминал. Мысль о том, что это, быть может, последнее моё деяние, побудила меня взять слово и предложить то, что мне пришло в голову насчёт конкурса. Чтобы победитель выбирал имя, какое хочет. Я говорил вяло и ни на чём не настаивал. «Не сейчас, конечно, — говорил я, — но надо так решить, чтобы в следующий раз…» Со мной так же вяло, в общем, согласились, оставив вопросы, которыми, как я понял, никто не имел желания заниматься. Какой конкурс? чего? зачем? Записали, чтобы это кто-то когда-нибудь разработал. Потом я сказал, что — почему всё людей да людей? может быть, другие названия? города?.. Ставрополь, а? «Почему Ставрополь?» — спросили меня. «Не знаю… Город Креста…» — «Но это стиль грузовых, — запротестовали, — так называют самоходки». — «Тогда «Ставрополье». Ещё лучше. Бывает же… «Карелия», например…» — «Ну, «Карелия» — женский род. А здесь среднее: что-то безличное, неопределённое, глыба какая-то». — «Не такое уж безличное, — стали спорить. — Ставрополье — раздолье…» — «Ага. Вижу русское приволье…» — «Нет, надо ударение на первом слоге. Так энергичнее. «Ставрополь». Без всякого «е». Так хорошо…» — «Ну вот! Греческое слово. Мало русских, что ли, городов? Калуга, Тверь…»

— Время, время, — сказала Елена Борисовна. — Давайте сокращать.

Действительно, прошло уже два часа.