Иван Зорин - Роман в социальных сетях

— Кому? Ей? Или начальнику? Нужно было переспать с его секретаршей?

— Вроде того. Чтобы было не так обидно.

— Уравнять счет? Но семейная жизнь — не футбол, тут 1:1 бесконечно хуже, чем 0:0. А каждый гол забиваешь в свои ворота. Вращать?

Зинаида накрыла его руку ладонью:

— Не надо. Теперь моя очередь.

Уткнувшись в тарелку, она рассказала про раннее замужество, жизнь без любви, про свой роман с директором школы, про то, как коротала за тетрадями свой бабий век.

— Жизнь прекрасна, — закончила она, ковыряя вилкой овощной салат. — Только люди портят ее друг другу.

— Мы рождены для рая, а живем в аду, — вздохнул он — А где у вас гостиница?

— Недалеко, я покажу.

Дорога в два квартала заняла полдня, они то и дело останавливались, Зинаида садилась на чемодан Сидора, а он, возвышаясь над ней, говорил, говорил, говорил… И в его речи не было ни слова о работе. Мимо плыли прохожие, а номера на домах сменялись с частотой тысячелетий. Зинаида не узнавала родного города, ей казалось, что она в сказочном путешествии.

— Торопятся те, кто ищут, — прочитал ее мысли Сидор Куляш. — А мы ведь нашли?

Зинаида смущенно кивнула.

«Зайдите вечером, — обнадежили их в переполненной гостинице. — Возможно, номера освободятся».

На Зинаиде не было лица:

— Что же вы теперь, уедете?

— Ну, еще не все потеряно. До вечера есть время.

Зинаида проглотила слюну.

— Поймите, я бы вас пригласила, но у меня сестра с ребенком…

— Ну что вы, об этом не может быть и речи. А у вас бледный вид.

— Похоже, у реки немного простудилась.

И опять они шли, взявшись за руки, вдоль извилистой набережной, и опять Зинаида слушала Сидора, не замечая его неуклюжей, расплывшейся фигуры, похожей на знак доллара. Ветер трепал ее темные волосы, и она снова чувствовала себя студенткой, увлеченной лектором. «Встретила, ревизора?» — прислала ей «эсэмэску» Степанида. «Встретила нечто большее» — ответила она. Степанида была заинтригована. Она тотчас оставила бесполезную грызню в Интернете с «Модэстом Одинаровым» и, нацепив черные очки, отправилась на розыски сестры.

— И род приходит, и род уходит, — изрекал Сидор Куляш, в очередной раз опустив на землю чемодан. — Мы вылезаем из пеленок, ходим в школу, учимся там всему понемногу, влюбляемся, создаем семью, заводим детей, которых норовим подбросить родителям, стираем их сопливые пеленки, водим их в школу, где они учатся чему-нибудь и как-нибудь, смотрим, как они влюбляются, заводят детей, которых норовят нам подбросить, и весь смысл этой суеты в том, чтобы не останавливаться и не задумываться: а в чем смысл всей этой суеты?

— Быть может, в мгновеньях счастья, — запрокинув голову, сказала с чемодана Зинаида.

Сидор Куляш осторожно поднял ее двумя пальцами за подбородок и поцеловал. Их обтекали прохожие, Зинаида стояла на цыпочках и обнимала Сидора, как жены после войны обнимают на вокзале мужей.

Эту сцену, спустив на нос очки, издалека наблюдала Степанида Пчель. Ахнув, она схватилась за сердце, потом ее рука скользнула в карман за пудреницей с мятым окурком, который красным сигналом SOS повис на губах. Сидор Куляш с ее сестрой уже исчезли за поворотом, а Степанида все стояла и курила, не замечая, что обжигает губы, вспоминала прошедшую жизнь и думала, что спела свою песнь, не зная слов. Ветер относил дым все дальше — мимо пыльной витрины булочной, улыбавшихся прохожих, протыкавших его своими носами, вниз к набегавшей волнами реке, где он исчезал, растворяясь в лиловом поднимавшемся мареве, и, глядя на него, Степанида остро осознала, что ей осталось лишь менять крашеные парики, искать утешения в вине и танцевать вальс в обнимку с собственной тенью, одновременно распевая его на вздорные слова собственного сочинения.

Время пролетело быстро, Сидор Куляш держал в голове совет подойти в гостиницу вечером, но им не воспользовался. Вечером он стоял в очереди, покупая билет на поезд.

— Один до Москвы? — подняла голову кассирша.

Сидор взглянул на Зинаиду.

— Давайте два, — решительно сказал он. Отойдя с билетами от кассы, взял Зинаиду под руку: — Я угадал?

Зинаида зарделась и чихнула. А через час поезд, глотая шпалы, отстукивал: «В Москву! В Москву! В Москву»»

Так Степанида Пчель, разрушив свое счастье, создало чужое. Сняв в прихожей очки, она долго смотрела в зеркало и видела в нем изможденную женщину, обреченную до конца дней на городские сплетни, Интернетовский троллинг и вечерний пасьянс. Потом она достала губную помаду и подписала под своим изображением на стекле: «У нее все было в прошлом, в котором ничего не было». Махнув рукой, Степанида прошла в комнату, склонилась к спящей дочери, на ангельском лице которой еще не проступили заботы, и неожиданно для себя тихо рассмеялась.