Иван Зорин - Роман в социальных сетях

На другой день он пришел в больницу уверенной походкой, как человек, твердо принявший решение, и первым делом явился в шестую палату.

— Ну что, голубчик, завтра выписываем. Собирайтесь домой, — на утреннем обходе объявил он в шестой палате.

При этих словах сидевший на постели в своей обычной позе Никита Мозырь вскочил.

— Домой? Это куда? — Он вытянул руку к окну. — Туда не хочу! Там все сумасшедшие.

Взяв Никиту за руку, Олег Держикрач не улыбнулся, наоборот, он стал серьезен, как никогда.

— Понимаю, голубчик, но срок вышел, держать вас дольше не имею права. Надеюсь, вам лучше?

Никита Мозырь скривился.

— Лучше? А что такое «лучше»? Когда умирать страшнее, чем жить? — И вдруг разрыдался: — Я не люблю людей, не люблю… Как мне жить? Как жить?..

Олег Держикрач молча вышел.

— Как прошел день? — встретила его жена.

— Осточертело! С каждым приходится возиться.

Он сказал это нарочито грубо, отмахнувшись от вопросов, чтобы не будить в себе жалость. За ужином он тщетно пытался вычеркнуть из памяти тщедушного шизофреника из шестой палаты. «Бессмысленно, — думал он, запершись у себя в кабинете, — все абсолютно бессмысленно». А на другой день, зайдя на больничную территорию, сразу направился в дирекцию больницы, где написал заявление об уходе.

— Я только что ушел с работы, — позвонил он жене. — На что мы будем жить?

— Что-нибудь придумаем, — ровным голосом ответила она.

В отделении к его уходу отнеслись с внешним безразличием, будто и не было стольких лет проведенных вместе — все оставалось по-прежнему, только медсестры, встречая его, отводили глаза, гадая, кто займет его место. Собрав персонал, Олег Держикрач отдал последние распоряжения, вскользь заметив, что уходит не из-за случившегося с больным, а по личным обстоятельствам. Это никого не интересовало, бывшие подчиненные смотрели сквозь него, будто его уже не существовало, и он в конце сухо извинился, что прощальной вечеринки не состоится. Обходя палаты, он чинно откланивался, советуя продолжать начатые курсы, и только в шестой долго тряс руку Никиты Мозырь, подавляя в себе желание его обнять. «Вот, — протянул он клочок бумаги с интернетовским адресом, — заходите, если станет тоскливо».

Это был адрес группы.

Олег Держикрач уже не был ее администратором. После истории с «Раскольниковым», когда группа показала себя во всей красе, курировать ее у него уже не было ни желания, ни сил. Поколебавшись, он остановил выбор на «Степаниде Пчель», который передал свои полномочия.

Их было две — Зинаида и Степанида. Аделаида была интернетовским клоном. Хотя тоже носила фамилию Пчель. К ее услугам прибегали, когда хотели осадить какого-нибудь ретивого комментатора.

«Мой юный друг, — начинала тогда «Степанида Пчель» тоном школьной учительницы, — алфавит вы знаете, но писать вам пока рановато».

«Алфавит? — тут же подключалась «Зинаида Пчель». — Да он букварь на самокрутки пустил!»

«А про дурку рассказывал? — добивала «Аделаида». — Или только про тюрьму?»

Жизнь в провинции, как трамвай, катится по раз и навсегда проложенным рельсам. К своим тридцати сестры успели сходить замуж, разойтись и завести на двоих одного ребенка. Рожала Степанида, а воспитывала Зинаида. «Тетя Зина хорошая, — шепелявила девочка, с годами все меньше похожая на мать. — А ты кукушка». Степанида не обижалась, а объектов для ревности ей хватало и без сестры. Она была нервной, сухой, с высоким пучком волос на голове, и мужчины, проведя с ней ночь, годами обходили ее стороной. «Ну что ты, что ты, — обнимала сестру полнокровная Зинаида, уложив ребенка. — Он оказался мерзавец, зачем же он нужен? Вот увидишь, все еще наладится». Но обе знали, что налаживаться нечему. Вечерами сестры пили чай, играли в «подкидного», а ближе к ночи залезали в Интернет. Бессобытийная жизнь ожесточила их сердца, а скука сделала из них злобных троллей. При этом Степанида, которая втайне надеялась подцепить мужчину, перетащив его из виртуального пространства в реальное, еще сдерживалась, а Зинаида, слетая с тормозов, троллила всех подряд.

«Ой, ты мой маленький, — сюсюкала она с «Иннокентием Скородумом», так же как с ребенком Степаниды. — Сколько книжек написал — скоро и читать научишься!»

«Убивец! — хохмила она над «Раскольниковым», представляя его таким же клоном, как «Аделаида». — Занимаешься какими-то авелями, а в округе столько старух!»

«И язык у него бандитский, — била она с двух рук, привлекая «Аделаиду». — Помню, в дождь встал ко мне под зонтик и спрашивает: «Сколько возьмешь за «крышу»?»»