Колин Джонсон - Новые рассказы Южных морей

Однако и в этом девочки усмотрели смешное. Наблюдая за Мириони и переглядываясь, они буквально тряслись от еле сдерживаемого смеха. Нежные звуки наполняли зал, а школьницы тщетно пытались унять накатывающий на них смех. Конечно, от праздничной, неповторимо торжественной обстановки концерта ничего не осталось, хотя музыканты продолжали играть, а зал по-прежнему слушал их затаив дыхание.

…Автобус катит по городу, а девочки выслушивают холодные, злые слова мисс Реннер: они не оправдали ее доверия. Сказать нечего, они сидят, уставившись в окна. За чертой города автобус прибавил скорость. Уже не видно городских фонарей, под колесами не асфальт, а гравий. Вновь автобус летит сквозь кусты, свежий ветер обдувает лица.

И вдруг, не сговариваясь, девочки запели, их голоса то накатывались, то затихали в зеленом безбрежье. Вот фары — светлячки высветили знакомые деревья школьного сада. Голоса смолкли. И тут мисс Реннер вдруг поняла, как прекрасно было это пение. Жаль, что они поют только фиджийские песни, подумала она.

Вирусы гриппа захватили Фалефануа, что, как орел с простертыми крыльями, лежит у подножия бесстрастной горы, и принялись плодить трупы. Сначала они переплыли на паруснике океан, а когда белые матросы перенесли их в своих глотках на берег и здесь с плевками оставили, переползли через горную гряду на восток. Так они получили свободу под солнцем, как судья восседавшим на медном небе, под солнцем, которое посылало свои ядовитые лучи на горы, на жилища людей, на деревья, и берег, и море.

Неподвижный, как изваяние, главный вождь Mayra сидел, скрестив ноги, и впитывал в себя вопли и стоны плакальщиц. Он не отрывал глаз от жены, лежавшей посреди галечного пола и укрытой лучшими циновками. Мухи кружили над лицом мертвой женщины. Пронзительный крик птицы вырвал Мауга из оцепенения, и опять им завладела боль. Она ползла откуда-то из самой глубины живота, заполняла рот и проливалась из глаз. Мауга выглянул на дорогу. Там плакальщицы готовились к еще одной церемонии. Он смотрел, как за ними, наверное на кладбище, длинной чередой шли люди. Скоро и он пойдет той же дорогой с телом жены. Мауга содрогнулся.

Первым умер его старший сын — наследник его имени, потом дочь, теперь вот жена. Юркая фуиа прервала размышления Мауга. Когда она исчезла в тени деревьев, он на секунду прикрыл глаза и, сдержав судорогу, сотрясавшую его тело, властно сказал:

— Хватит!

Вопли тут же стихли.

— Она умерла. Все кончено. Она умерла. Она ушла к богу.

И замолчал, не в состоянии справиться с удушьем. Язык его распух от боли и уперся в стиснутые зубы, угрожая сорвать с вождя маску показного спокойствия.

— Божья воля, — прошептал он.

И сразу как не бывало жаркого удушья, тело его стало холодным, как лезвие ножа. Прервав плакальщиц, Мауга поднялся, торопливо вышел из дома, пересек дорогу и, продолжая чувствовать на себе пристальные взгляды оставшихся в доме людей, скрылся за деревьями.

Там он сел на землю и еще долго бормотал:

— Божья воля… Божья воля…

Он, казалось, убеждал самого себя, да так оно и было. С тех пор как началась эпидемия, Мауга потерял счет дням и жертвам. Реальной оставалась только боль, да еще страх перед непостижимым. Он лег на спину и стал впитывать в себя пагубу ослепительных лучей. Он ничего не видел и не понимал, в голове у него был только вызывающий одну бессильную ярость мрак. Как мясо плотно охватывает кость, так и этот мрак поглощает Мауга и всех его людей. На банановом листе повис паук, потом скользнул вниз. Мауга, не двигаясь, наблюдал за ним, и вдруг его пальцы взметнулись вверх, сомкнулись и раздавили паука. Что-то вроде догадки пронеслось в его голове, когда он рассматривал мертвого паука. Да. Эпидемией бог пожелал наказать его и всех людей. Издалека до Мауга донесся гул церковного лали [27] Большой барабан. , и он опять закрыл глаза. Еще одна жертва. Бог разгневался, и гнев его не знает границ. Мауга разделял эту веру своего народа. Он повернулся на бок и неловко встал на ноги. В это мгновение погребальный плач вновь просочился сквозь деревья и опять будто приморозил его к земле. Так морской ветер со свистом срезает ветки с деревьев. Вопли, как копья, вонзались ему в голову и вселяли в него ужас. Пойманный ими, окруженный со всех сторон, как мозг в кости, Мауга задрожал от страха, ибо они гасили последний проблеск света в его голове. В оцепенении глядел он, как, танцуя в восковом зное, опускались вокруг него на трепещущую землю листья. Но вот и лали, и плакальщицы постепенно стали отступать, как отступает, уходя с небесной выси, солнце. Мауга встряхнулся, словно так он хотел вытолкнуть из себя мрак, наружу, на деревья. Он всматривался в высь, в солнце, распятое в небе. Сейчас нигде не спрячешься. Он опустил голову и побрел дальше, еще дальше, в тень деревьев.