Марсель Гафуров - Территория памяти

И все же по старой памяти и в надежде на чудо — вдруг да все былое возродится! — провел я в полюбившемся месте еще один отпуск. Но надежда не оправдалась. Природа оказалась бессильной перед алчностью гоняющегося за сиюминутной выгодой человека.

Эти записки я набросал еще до того, как Акавас исчез совсем — залило его Юмагузинское водохранилище. Понимаю, водохранилище нужно народному хозяйству, по крайней мере, сейчас. Однако понимание не избавляет от грустных мыслей, от печали. Долго лежала рукопись в ящике моего письменного стола. Никак не мог я придумать концовку к ней. Искал слова, которые проняли бы читателя, взбудоражили его разум, отозвались болью в его сердце — и не мог найти. Но вот, кажется, сама природа, именуемая теперь окружающей средой, выдает эту концовку.

Магеллан, если не ошибаюсь, потратил на кругосветное плаванье три года. Мир казался тогда людям огромным, а его ресурсы неисчерпаемыми. Юрий Гагарин, облетев земной шар за 90 минут, назвал его шариком. Мир, оказывается, не столь уж и велик. Наш «шарик» под воздействием так называемой цивилизации, с одной стороны алчной, с другой безразличной к будущему, занедужил, затемпературил. Ученые бьют тревогу: океаны потеплели, растаяла треть арктических льдов. И все смешалось на нашей планете. Средства массовой информации с каким-то сладострастным придыханием — как же, привалили им сенсации! — сообщают об участившихся в последние годы природных катаклизмах континентальных масштабов. Залихорадило старушку Европу, когда-то гордо поставившую памятник последнему волку, — обрушились на нее небывалые наводнения и бури. Америку, которой мы так завидовали, сотрясают сокрушительные ураганы, почему-то носящие ласковые женские имена. Цунами неслыханной мощности оборвал в юго-восточной Азии сотни тысяч человеческих жизней. В жаркой Африке, где не знали, что такое зима, выпал снег. Что-то неладно стало и в нашей необъятной России: зацвели в январе на свою погибель сады, а в Сибири посреди календарной зимы вздулись реки…

Слушая подобного рода сообщения, я думаю: может быть, и то, что происходило у Акаваса, послужило одной из, пусть и малюсеньких, причин, вызвавших эти катаклизмы. У каждого из нас, наверно, был свой Акавас, свой любимый уголок в этом мире. И каждый что-то утратил. Не уберег. Причем, не кто-то со стороны повинен в этом. Не какие-нибудь инопланетяне вывалили в чудесный ручей ящик каустической соды. Не правительство страны распорядилось пригнать к Акавасу стадо на откорм и вырубить там березки 1941-го года рождения. Либо сами мы это сделали, либо при нашем попустительстве те, кто живет рядом с нами. И теперь мы пожинаем плоды всеобщей алчности и беспечности.

Тридцать уже с лишним лет тому, как один из моих приятелей выхлопотал для своих сослуживцев землю за рекой Уфой у деревни Дудкино. Долго хлопотал, а когда отвалили ему вдруг восемь гектаров неудобей, земли этой для небольшого коллектива оказалось многовато, потому что более четырех соток на семью тогда не полагалось. Пришлось приятелю вписать в список членов садоводческого товарищества и сторонних людей. Вспомнил он при этом и обо мне.

Я было замахал руками: ну их, твои сотки, мне свобода дорога! Но хозяюшка моя давно мечтала о садовом участке. По ее настоянию вступил я в товарищество, совершенно не представляя, к чему это приведет.

Нам выпало стать пионерами освоения заброшенных угодий пригородного овощеводческого совхоза, загубленного дураками и бездорожьем. За нами последовали другие товарищества. Теперь, если посмотреть на Зауфимье с правого, гористого, берега реки, взгляду открываются тысячи садовых домиков, рассыпанных среди курчавых дубрав. Вдоль по левому берегу растянулись километра на два останки бывших деревенских дворов. Сады подступили к ним сзади вплотную, словно намереваясь столкнуть их в реку. Наиболее сообразительные дудкинцы, потеряв работу, продали свои усадьбы горожанам, и те хозяйствуют на них на птичьих правах.

Поперек реки с промежутками в полчаса курсирует катер, давным-давно списанный в военном ведомстве. Он с Дудкинской переправы и на зимний отстой не уходит. Городские предприятия подогревают Уфу — Уфимку — теплыми стоками, отчего даже в крещенские морозы лед на ней ненадежен. Рядом с тропой, протоптанной по льду, вздыхает, колышется вода в промоинах. Нет-нет да угодит в одну из них торопливый садовод, решивший попариться в субботу в своей баньке или забрать из садового погреба банку с заготовленным на зиму соленьем, и поминай как человека звали. Поэтому катеристам вменено в обязанность плавать по пробитой через ледяной массив дорожке, не позволяя ей замерзнуть.