Марсель Гафуров - Территория памяти

Пока Саша приготовил рыбу уже известным читателю способом, мы поставили палатки и огляделись. Угодили мы в прелестное местечко. Это была обширная луговина, простиравшаяся влево от Акаваса примерно на километр. Она с южной стороны ограничивалась горной грядой, изогнутой, как лук, с северной — рекой, сияющей тетивой этого гигантского лука.

Тихо, безветренно. Деловито с цветка на цветок перелетают пчелы, порхают разноцветные бабочки. И вот что замечательно: за все время нашего путешествия ни разу ни днем, ни ночью нам не досаждали комары, не было их и здесь: нет стоячей воды, негде им разводиться. В прозрачном воздухе разлит аромат разнотравья в цвету. Благоухают белые соцветия кашки и куртины душицы. От горных склонов наплывает медовый запах цветущей липы. Словом, дыши — не надышишься.

После сытного — плоть тайменя не уступит курятине — обеда мы валялись, постанывая от удовольствия, на траве, как вдруг рядом с нами объявился мужчина лет за тридцать, по обличию русский, волосы — русые, глаза — синие.

— Привет, ребята! — сказал он. — Можно мне немного посидеть с вами?

— Посиди, мы за это денег не берем, — отозвался хамоватый Стае. — Откуда ты взялся?

— Меня Павлом звать, — представился мужчина. — Я живу тут. Неделю уж людей не видел, поговорить хочется, а то скоро разучусь разговаривать.

— В робинзоны, что ли, записался? — продолжал допрос Стае.

— Да нет. Вон там, возле липняка — колхозная пасека, я — при ней.

— Один?

— Один.

— И давно ты так?

— Третье лето.

— Скучно, поди, одному? Тоска не заедает?

— Что вы! Хорошо тут и за работой некогда скучать. Только поговорить вот хочется. Ладно еще туристы вроде вас нет-нет да появляются. И жена раза два-три в месяц приходит, еду приносит — хлеб, масло, мясо иногда. Мясо и масло в банках в ручье держу, долго там терпят, не портятся.

— И рыбу, конечно, ловишь?

— Чтобы специально, так нет. Поставил в Акавас морду, залетают в нее хариусы и пеструшки, форель по-вашему, в ручье лишь они и водятся. На еду мне хватает, а больше и не надо.

— Слушай, а почему ручей называется Акавас, что это значит?

— Башкиры так назвали. Вы мимо хутора проплыли, там их шесть семей живут. Запасают заготовки для саней и тележных колес, мочало вымачивают, зимой по льду в райпромкомбинат вывозят. Спрашивал у них насчет названия, говорят, правильно-то — Ак аваз, чистый звук, значит. Почему чистый? А вот послушайте… — Павел приложил руки ко рту рупором, крикнул: — О-го-го-о-о!

— Го-го-о-о-о! — отчетливо откликнулось эхо.

Мы стали расспрашивать словоохотливого пасечника, много ли меду дает пасека («Год на год не приходится, но колхоз в общем доволен»), можно ли подъехать к Акавасу посуху («Трудно, но можно. А как бы иначе ульи сюда привезли?»). Оказалось, наверху, по нагорью пролегает грунтовая дорога, с нее можно свернуть в распадок и по руслу высохшего когда-то ручья спуститься к реке на телеге с заторможенными задними колесами, а однажды председатель колхоза и на «газике» съехал.

— Приехать бы сюда будущим летом со снастями! — мечтательно сказал Саша. — Похоже, крупной рыбы тут много.

— Много, — согласился Павел. — В яме возле устья Акаваса тайменей полно. Иногда солнце высветит яму насквозь, и видно: все дно будто поленьями устлано. Должно быть, в жаркое время их холодная вода привлекает. А ниже в струе из Акаваса стая подустов стоит. Заметили, когда приставали к берегу?

— Нет.

— Так, идемте, посмотрите!

Мы из любопытства последовали за Павлом. Он жестом щедрого хозяина повел рукой, указывая на песчаную отмель, и мы снова ахнули: начиная немного ниже устья ручья, на небольшой глубине растянулась до темного плеса огромная стая тупорылых рыб. Одноразмерные, сантиметров по 20–25 длиной, они «стояли» на виду, лениво пошевеливая плавниками. Правда, когда мы подошли к воде, вся стая враз немного отодвинулась речнее, но все-равно до ее ближнего края было всего шагов пять, не более.

— Ух ты! — изумился Рамиль. Даже у него, флегматика, глаза азартно загорелись. — Это сколько же рыбы можно отсюда выгрести, если пройтись с бреднем?!

— Не один, пожалуй, центнер, — сказал Павел. — Но что с ней делать? Все не съесть, продать тут некому…

— И никто их не ловит?

— Иногда в выходной день приезжают на мотоциклах двое парней из Салавта. Штук до ста надергают и уезжают, набив рюкзаки. Их удочки вон к старой березе приставлены. Хотите, так попользуйтесь. Только потом верните на место, а то ребята на меня рассердятся.