Геннадий Баннов - За огнями маяков

По доверительным сказам мужиков, по-свойски разбирающих международные события, понятно, что иные из них повоевали и с немцами, и с японцами — форсировали хребет Большой Хинган. Освобождали и Сахалин, и Курилы. Некоторые даже, защищая своих соседей — корейцев, китайцев, столкнулись с американцами. Сейчас едут на край земли, чтобы спокойно пожить. Просто жить. Достаточно уже понюхано пороху…

Полосу тумана, по-видимому, проходили успешно: стало светлеть. Показалось, наконец, долгожданное солнце, оно и топило, и рассеивало остатки тумана, возвращая доброе настроение. Мир делается чист и прозрачен, солнце грело руки, плечи, осязаемо прикасалось к лицу. Все вокруг — и на палубе, и на море — оживало, душа успокаивалась.

Молодой матрос с лихо закрученным чубом и до блеска надраенной ременной бляхой суетливо переходил от борта к борту, что-то высматривал — что-то, возможно, недоступное для понимания сухопутным его сверстникам. Проносясь мимо Гоши и попутно заглядываясь на девушек, с которыми Гоша общался, невежливо задел его плечом и с неприступным видом прошествовал мимо — знай наших! Почуяв Гошино и Олегово к себе внимание, оглянулся, встретился глазами — ух ты! Уж не искры ли посыпались?

— Вот, и на корабле имеются хамы. Свои хамы — жизнь, как жизнь, — Олег отметил это и покачал головой.

К вечеру, когда слева по борту горело закатное солнце и палуба медленно остывала, опять она наполнялась людьми. Толкаясь среди них, Олег совал нос во всякие закоулки на корабле от машинного отделения до кормы, где на тросе опущен в воду заинтересовавший его эхолот. Вокруг все было занимательно и интересно — не корабль, а мечта: плоскодонный, речной, а за нехваткой килевых приспособлен к рейсам в Дальневосточном море. Олег притрагивался к гладкой и теплой деревянной поверхности, ласково поглаживал ее рукой. У ведущей к капитанскому мостику лестницы увидел известного уже матроса с лихим чубом: тот, не замечая Олега, заинтересованно беседовал с какой-то симпатичной девушкой. Высокая, фигуристая. Еще и распустила волосы! О! Ну, конечно, это же Эмма завладела вниманием молодого матроса. Тот торопился сказать ей что-то важное, а ей, похоже, было не до этого: она будто куда-то спешила. Упершись рукой в стенку, он загородил ей дорогу и в чем-то горячо ее убеждал. Глаза ее блуждали по палубе. И встретились они с Олеговыми. Это были глаза: большие, карие! Увидев Олега, они будто повеселели.

— Олег! — она воскликнула. — Ну, Олег же! — капризно повторила, когда тот, не обратив внимания, хотел пройти мимо.

Вернулся, подошел.

— Добрый вечер!

Матрос опустил руку.

— Не такой добрый, когда тут болтаются всякие… — И посмотрел на сверкнувшего глазами Олега.

— Олег, я ищу вас, по всему кораблю прошла, — девушка перебила звонко. — Идемте кушать, Олег! — Она бесцеремонно взяла его под руку. — От этого приставалы иначе не отвяжешься, — тихо объяснила свое вольное обращение с ним, едва знакомым парнем.

У теплой трубы, возле чемоданов и сумок, ожидали их девушки и Гоша Цаплин. Подали голоса, когда их увидели. На импровизированном столе со скатертью-самобранкой, разложены лук, помидоры, вареная картошка, селедка; наготове стояли два термоса с чаем, горка пиленного кубиками сахара. Предстояло торжество с разговором, с едреным смехом! Выделялся заливистый смех Эммы, она при этом откидывала голову назад. Проходя мимо, щеголеватый матрос к ней все присматривался, уходя, оглядывался на нее.

Между тем надвигалась ночь: в высоком небе проклевывались звезды, тихо между собой перешептываясь, заселяли они небесный шатер, бледно освещали палубу и весь мир вокруг. Запад горел, туда еще не пришла ночь, там солнце, там смеются и печалятся люди, играют и шалят дети. Не верилось, что там, где горит закат, в трудах и хлопотах живет нищая Россия.

На мачтах, на капитанском мостике и палубных надстройках загораются огни, открытая палуба перед рубкой озаряется направленным светом лампочек. Освещенный корабль со всех сторон обступает кромешная, шумящая за бортами тьма. Посреди мрака ночи и холодных волн теплоход кажется светлым, бегущим по волнам оазисом. После не вполне внятных команд по местному радио картину полного благоденствия завершает вдруг вырвавшаяся на простор танцевальная музыка. Бодрая, пылкая «Рио Рита».

Из кают и спальных твиндеков, из обжитых вербованным людом закоулков молодежь тянулась к выделившемуся на палубе светлому кругу. На душе делалось радостно, хотелось распрямиться, выйти из-за приютившей теплой трубы на свет, к людям.