Джала Джада - Сократ и афиняне

Торговец как-то быстро выучил язык и рассказывал, что его род входит в племя гуртов, которое возглавляет вождь по имени Азамурт, и оно объединяет несколько родов кочевников. Племя, теснимое более могущественными соседями с юго-востока, постепенно перемещается из степей на неудобный для кочевников север, в зону лесостепей и лесов.

Купец, веселый, общительный и щедрый, понравился многим. Много и охотно общался с шаманом, выказывая прилюдно ему большое уважение. Особенно сблизились они после неудачного сватовства Салямсинжэна. Ревность к Анмару сблизила их, нашли общий язык ненависти. Купец часто бродил вокруг городища, уходил порой в лес и возвращался, несмотря на свое мирное ремесло, с богатой добычей, которую щедро раздавал. Именно это и вызвало первые подозрения Анмара, знавшего цену охоты на зверя. Подозрения возросли, когда однажды он обнаружил среди добычи Килсана шкурку бобра недельной давности, хотя купец отсутствовал лишь один день и одну ночь. Купец объяснил, что эту шкуру он нашел на тропе почти у самого городища. Тогда Анмар поймал мимолетный и злой взгляд, который торговец бросил на жителей городища. После этого купец стал более осторожным и еще более любезным с жителями городища и все чаще крутился около шамана Салямсинжэна. Но вчера Анмар его выследил. Торговец встретился в лесу за рекой, куда переправился на своей лодчонке, с тремя незнакомыми людьми, которые явно его поджидали. Одеты пришлые были необычно и не как охотники. Кожаные шлемы с длинными наушниками были оторочены мехом, и сзади свисали лисьи хвосты. На широких поясах с подвесками висели несколько кинжалов и слегка искривленный меч. В руках они держали короткие кожаные плетки. Лошадей Анмар не видел, но не сомневался, что купец разговаривал не с охотниками, а с воинами-всадниками. Вернувшись домой, Анмар хотел поговорить с Тармаком, но Хайрийя увела его к реке, и он отложил разоблачение купца до утра. И вот теперь они глядели друг на друга, и Анмар опять увидел ту же искру ненависти в глазах купца, который, несомненно, был лазутчиком из племени гуртов. Это было ясно из того, что посол, сидевший рядом с ним, был одет в такую же одежду, в какой были вчерашние собеседники торговца в лесу.

Килсан побледнел потому, что отдавал, вероятно, себе отчет в том, какая опасность повисла сейчас над ним. Закон гостеприимства распространялся на торговцев, но не на лазутчиков, проникающих в стан противника под видом купца. Если его разоблачат, то вождь охотно отправит к Бурге его, чем свою дочь. И если будет принято решение о человеческом жертвоприношении, а его разоблачат, то им станет непременно он, несмотря на все его заверения, что он из другого рода, чем вождь Азамурт.

Анмар понял также, что сидящий рядом с Килсаном воин был тем самым послом, который принес требование сдаться на милость захватчиков. Из обсуждения было понятно, что вожди отвергли это требование и решили обороняться.

— Есть еще один, которого принес я, — сказал Анмар, когда Тармак, увидев его вскинутую вверх руку, означавшую желание говорить, согласно кивнул в его сторону.

Присутствующие повернулись к Анмару, и он кратко рассказал, что увидел на берегу и что он сделал после ухода жены. Про встречу купца в лесу Анмар решил пока не говорить. Глаза вождя во время рассказа выражали возрастающую тревогу. Когда молодой охотник дошел до того места, как похитил одного из лазутчиков и притащил его на себе, он заметил и, показалось, даже услышал, как облегченно вздохнул купец. Тармак дал знак воину, стоявшему у двери, и тот пошел за пленником.

Шаман Салямсинжэн оживленно о чем-то переговаривался с торговцем Килсаном.

— Говори, — обратился к нему вождь.

— Мать Бурге требует жертву войны! У нас есть воин врага. То, что он молод, хорошо. Именно таким должен быть принесенный в жертву нашей священной покровительнице! Чтобы победить, нужна кровь врага! Об этом говорят и ветер, и полет птиц, и звезды, и зерна ячменя. Все за то, чтобы совершить обряд освящения земли нашего городища кровью врага! Если прольется чужая кровь раньше, не прольется на нее наша!

Присутствующие оценили лицемерие и ложь шамана, который, во-первых, никак не мог успеть погадать. Во-вторых, за радостными словами явно скрывал свое огорчение, что не удалось за обиду отомстить вождю, отправив на жертвенный костер его дочь, которую тот отказался выдать за него замуж.

От того, что опять помешал молодой и удачливый соперник, ненависть шамана разгоралась только сильнее.