Александр Проханов - Господин Гексоген

Белосельцев вышел из зала и очутился на набережной под мелким дождем. Прокурор махал рукой, подзывая машину. – Прошу вас, Виктор Андреевич, едем смотреть коллекцию!..

От гостиницы «Россия» они катили по набережной, глядя на реку, где скользили нарядные, в лампочках и гирляндах, кораблики, с которых пускали салют в честь победителей фестиваля. Прокурор был очень возбужден, говорил без умолку, перескакивая с темы на тему:

– Я считался лучшим оратором на факультете и вполне бы мог практиковать адвокатом!.. Мы проводили на первом курсе конкурсы экзотических галстуков, и я завоевал первый приз!.. Я даже писал стихи, от которых девушки сходили с ума!.. Там была такая строфа: «Умирают левкои, – легко им. Как сиреневый пар – парк…» Неплохо, не правда ли?.. Кремлевская стена, мимо которой они проезжали, казалась сочно-малиновой, воспаленной, словно ей дали пощечину. – Не спрячутся! – Прокурор иронически кивал на стену, подразумевая засевших в Кремле властителей. – Мы их заставим уйти!.. Вы знаете, как говорил Франко?.. «Друзьям – все, врагам – закон». В Испании я видел его могилу… И там, представляете, летали бабочки-белянки, как белые духи примирения…

Они въехали на Каменный мост. «Ударник» все так же мучился тиком, дергая рекламой «Рено». Белосельцев боялся, чтобы прежде времени не кончилось действие веселящего напитка, чтобы Прокурор не опомнился, не развернул машину в сторону Генеральной Прокуратуры, где в сейфе лежит сокровенная секретная папочка со стопкой бумаг, способных сокрушить Президента. Но Прокурор был в ударе, продолжал разглагольствовать:

– Прокурор должен быть бесстрашным и честным… Мне угрожают… После последнего телеинтервью угрожают сжечь дачу… Я непременно приглашу вас на дачу… У меня великолепно… На участке весной цветут ландыши, а осенью растут белые грибы… Дом времен сталинизма возник в окончании моста, и над ним, в сыром тумане, огромная красная бабочка складывала и раскрывала крылья, привлекая к себе внимание. Словно требовала от Белосельцева, чтобы тот не проехал мимо. – Вот здесь! – Белосельцев указал водителю разворот, куда следовало направить машину, чтобы приблизиться к дому. Во дворе было сумрачно, сыро. На тяжелом фасаде желтели окна. У тротуара стояли машины. Он быстро просмотрел их ряды, безошибочно выделяя одну, притаившуюся под деревом у заветного подъезда, – со штырями антенн, с погашенными фарами, затемненными стеклами. Машина была обитаема. Сидевшие в ней невидимки отметили их прибытие. Проверили частоту настройки приемника. Всматривались в индикаторы, принимая сигналы крохотной, размещенной в квартире телекамеры. – Приехали… Можем выходить… – бодро сказал Белосельцев, указывая Прокурору на подъезд. Поднялись на этаж, к двери с затейливо выбитым готическим номером. Белосельцев позвонил, и в глубине квартиры откликнулся клавесин, пролепетавший аккорд средневековой мелодии.

Дверь отворилась, и Вероника, радушная, радостно-изумленная тем, что хозяин явился не один, а с гостем, встала на пороге. Прямой пробор на маленькой красивой голове, белая просторная блузка с отложным воротником. – Здравствуйте, – улыбнулась она сразу обоим свежей и чистой улыбкой, от которой Прокурор стал чуточку выше, потянувшись на ее свет, – дождик на улице?

– Какая у вас милая дочь. – Прокурор стал галантно расшаркиваться.

– Это мой секретарь, – посмеиваясь, сказал Белосельцев. – Помогает мне писать мою книгу. У меня с ней роман, чисто платонический. – Дивясь своей непринужденности, Белосельцев взял Веронику за руку, осторожно поцеловал. – Дайте-ка нам что-нибудь выпить, милая Вероника.

Белосельцев приглашал Прокурора в комнаты, зорко оглядывая уже знакомые декорации. Бар с напитками, среди которых не виден флакон с возбуждающим, веселящим настоем. Ангольские и нигерийские маски. Эфиопские лубки на пергаменте с изображением чернокожих святых. Буддийская бронза, добытая на рынках Камбоджи. Каталог бабочек, раскрытый на африканской странице. Белый куб компьютера с голубым экраном, на котором мерцает таблица. Все говорит о привычках и пристрастьях хозяина. О его скитаньях. О многотрудной работе над книгой, в которой ему, утомленному путешественнику, помогает молодая поклонница, с которой он на «вы», у которой старомодно целует руку.

– Боже мой, какая красота! – Этот возглас Прокурора относился к сверкающему драгоценному многоцветью, которым была наполнена вторая, полуоткрытая комната. Там, на стенах, переливались всеми цветами радуги бабочки, помещенные в промытые, стеклянные коробки. Стекла были освобождены от пыли.