Александр Проханов: Господин Гексоген

Ночью они отправились к озеру жечь костер. Аня сидела у огня на сухом песке, вся легкая, готовая загореться от гудящего пламени. Над ней озарялась мохнатая ветка с шишками и снова гасла. Белосельцев выхватывал из огня раскаленные головни и швырял их в озеро. Красно-золотая гудящая змея летела в синеву. Встречалась со своим отражением и с хлюпаньем гасла.

Он приволок из леса ворох сухих, с неопавшими листьями веток, кинул в костер. Пламя погасло, стало темно, а потом вдруг взметнулся огромный горячий шар света, озарил глубоко лес со стоящими тонкими травами, соснами, зеркальную воду и шумно унесся в крону, оставив после себя гаснущий красный пепел.

Они ушли от костра вдоль берега. На них из тьмы наплывал сарай. По густому, стоящему тут аромату Белосельцев понял, что сарай полон сена. Оцарапав руку о чертополох, он отворил створку ворот и, осыпая скользкое лесное сено, вскарабкался вверх.

Сердце его редко ухало, на руке саднила царапина. Он чувствовал в себе силу и легкость и еще тревожное знание того, что сейчас произойдет.

– Ты где? – спросила она из тьмы.

– Я здесь. Иди сюда.

– Зачем?

– Иди, говорю. Здесь сена полно.

– Я не хочу.

– Подымайся!

– Мне колко. Ой, я срываюсь!

– Давай сюда руку.

Он нащупал в темноте ее ладони, ухватил их и взметнул ее с силой вверх, успев разглядеть в дырявую крышу горсть ярких звезд.

Он целовал ее, задыхаясь от звона и шелеста сена, от ее прерывистых вздохов, от гулких и тяжелых ударов своего ставшего огромным сердца. Больше не было тьмы, все вокруг разгоралось медленным бледным светом.

Холодные струи воздуха, перетекая через колья, падали ему на грудь. Он открыл глаза: небо сквозь дыры было мутно-серым. Аня спала на его руке, свернувшись в сене, как птица, ровно дышала, запорошенная густо травинками. Он тихонько высвободил руку, прошел по сену и соскользнул вниз. Луг дымно светился, покрытый цветами, распустившимися на рассвете. Над соснами огромно, бесшумно желтела заря, и уже запевали птицы.

Солнце вставало в горячих холмах, туман улетал от воды, и там, внизу, как маленькие черные смерчи, пронеслись утки…

Он услышал резкий нарастающий звук, какой издает набирающая скорость электричка метро, врезаясь в узкую горловину туннеля. Голова запрокинулась от невыносимых перегрузок, словно он сидел в кресле падающего космического корабля, окруженного сферой огня. Очнулся от удара о землю. В руках его был фарфоровый черепок с алым лепестком цветка, и то место в бурьяне, откуда был взят черепок, обнаруживало узкую, уходящую в глубину скважину. Она стремительно сужалась, смыкалась, будто рана, из которой выхватили кинжал. В эту скважину утекала бело-голубая молния исчезнувшего сгоревшего времени.

Белосельцев обернулся. За его спиной стоял Гречишников в блестящем от дождя плаще, а чуть поодаль, в бурьяне, у покосившейся ограды кладбища стояли Буравков и Копейко в таких же глянцевитых, блестящих, ниспадающих до земли плащах.

– Ну наконец-то, Виктор Андреевич, нашли тебя. Кого ни спросишь: «Видали, был здесь недавно, а куда пошел, не знаем». Хорошо, Копейко казачьим чутьем догадался.

Белосельцев с помутненным сознанием, словно только что пережил контузию, поднимался, держа в руках черепок.

– Ты уж извини, Виктор Андреевич, что не дали тебе отдохнуть. Очень срочно. Начинаются большие дела. Без тебя никак невозможно. Сейчас на аэродром, самолет уже ждет, а оттуда в Москву, во Внуково. Там другой самолет. Летим вслед за Избранником в Сочи. У теплого моря обсудим насущные задачи. Так мало людей с головой, с интуицией, с аналитическим даром, с боевым и мистическим опытом. Очень на тебя рассчитываем.

Можно было бы кинуться вниз по склону к серой холодной Пскове, упасть с разбега в воду, чтобы головой удариться о донный камень, и вся его жизнь вытечет красной влагой, смешается со студеной водой. Можно проскочить мимо этих троих в блестящих плащах, перемахнуть через ограду кладбища и, виляя среди могилок, жестяных линялых веночков, ускользнуть от преследования. Но там, куда он стремился, сквозь редкие деревья блестели черные автомобили и просматривались фигуры охраны. Можно удариться грудью о землю, вонзиться в толщу времени, ускользнуть от ненавистных преследователей, превратившись в тонкий язык огня, скользнуть в незаметную, уходящую в бесконечность скважину. Но она срослась, ее сдвинули намертво континенты, и земля не пускала в себя. Он медленно нагнулся, опустил на землю черепок с красным лепестком, приложив его к оставленному отпечатку.