Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

— Вы закончили? — уже не повышая голоса, спросил Ханов.

— Да, я кончила.

— А я не кончил. — Председатель райисполкома встал. — Вот ваша вчерашняя сводка. Смотрите!

— Скоро будет другая.

— Когда?

— В тот день, когда хорошенько раскроются коробочки.

— Когда они у вас раскроются?

— Когда у людей, тогда и у нас. И сводка сразу изменится.

— А как в бригаде Тойли Мергена?

— И Тойли Мерген не отстанет от других. Вы удовлетворены, товарищ Ханов?

Если бы сейчас пролетела муха, шум её крыльев нарушил бы тишину в приёмной.

Секретарша и Агаев слушали происходящее в кабинете, затаив дыхание.

— Нет! — снова повысил голос Ханов. Но на этот раз не стукнул кулаком по столу. — Не удовлетворён! И вот почему. Много у нас таких, что дают слово, но не держат его. Вот и приходится не словам верить, а сводкам. Только сводкам! Как вы сами говорите, это, во-первых. А во-вторых, я вам, товарищ Шасолтан Назарова, дам один совет. Хотите — прислушайтесь, не хотите — как угодно. Мой долг сказать. По-моему, вам следовало бы поменьше говорить и побольше слушать, поменьше разглагольствовать и побольше работать. Вы человек молодой. Хоть вам и кажется, что вы всё понимаете и всё знаете, на самом деле вы ещё очень многого не учитываете. Если план по хлопку не будет выполнен в срок, то от ваших красивых слов останется один пшик. То, что я сейчас говорю, касается не только товарища Назаровой. Всех касается! Всех! Если же план будет выполнен, то будут и благодарности, и медали, и ордена. Вполне возможно, что некоторые товарищи окажутся достойными и Золотой звёздочки. Это я вам обещаю. Но не забывайте главного. План, и ещё раз план. Иначе ответите партбилетами. Хотите — заставляйте работать детей, хотите — взрослых, мне это безразлично. Мне нужен хлопок! Хлопок! Вот так, товарищи. Теперь, понятно? Если понятно, то давайте на этом закончим.

По одному, по двое выходили председатели колхозов. Шасолтан вышла вместе с дядюшкой Санджаром.

— Напрасно ты сердишься, дочка! — по-отечески увещевал её повидавший виды человек.

— Почему напрасно? Ну, чем, скажите, сегодняшнее совещание отличается от позавчерашнего? — Шасолтан говорила громко, не боясь, что её услышат.

— Ну и пусть его! Чего нам беспокоиться? — развёл коротенькими руками старик и тихо добавил: — Сказали тебе, приезжай — приезжай. Скажут, садись — садись. И слушай, что говорят. А вернёшься домой, действуй, как знаешь.

— Вы так и делаете?

— Только так. Слушаю и помалкиваю, будто рот у меня воском залит.

— Приезжать! Уезжать! Сидеть тут часами, а то и по целым дням! Неужели вам не жалко времени?

— А что сделаешь, хоть и жалко? — снова развёл руками старик.

— Если вы, я, он, — мы все будем молчать, толку никогда не добьёмся.

— Я бы сказал, — и мне есть что сказать, но силы у нас неравные. Вот я и молчу. А делаю по-своему.

— В этом ваша ошибка, Санджарага. Я помню ваши слова о Тойли Мергене. Как хорошо вы тогда сказали: «Если он теперь никому не нужен, пусть его отдадут мне!» Такие слова о Тойли Мергене в то время мог сказать только прямой, честный и смелый человек. А сегодня я вижу — болен этот человек, заразили его.

— Болен? Заразили? Нет, дочка, я себя хорошо чувствую.

— Не обижайтесь на меня, Санджар-ага. Я всегда говорю то, что думаю. Равнодушием называется ваша болезнь.

— Ах, вот ты о чём. Нет, милая, не равнодушие подсказывает мне молчать до поры, а опыт. Поймёшь, когда постарше станешь.

Шасолтан задумалась, но по тому, как она тряхнула головой, было ясно, что Санджар-ага её ни в чём не убедил.

— До пленума райкома и я теперь помолчу. Но уж там всё скажу, — девушка нагнулась к уху старика: — Увидите, как я растрясу Ханова.

— Будем живы — послушаем тебя, дочка! — старик захохотал, прикрывая коротенькой рукой рот.

Ни Шасолтан, ни Санджар-ага не заметили пялившего на них глаза Агаева. Впрочем, не только они, но и почти все выходившие из кабинета Ханова не обратили на него внимания.

В кабинете никого не осталось, но Ханов ещё с полчаса заставил ревизора ждать. Наконец, ему разрешено было войти. Беззвучно ступая, с зажатой под мышкой папкой, Агаев вошёл в кабинет. Ханов сидел, обхватив голову руками, и вроде бы не замечал, что ревизор стоит перед ним, не решаясь сесть.

Но вот начальник откинулся к спинке кресла и угрожающе проговорил:

— Чего торчишь, будто аршин проглотил? Садись!

Агаев замешкался, не зная, куда сесть — поближе или подальше.

«Куда бы я ни сел, — подумал ревизор, — он до меня доберётся».