Хуан Онетти - Избранное

Артуро улыбнулся, закуривая сигарету.

— И ты, Брут? — спросил он.

— Что?

— Девочка с велосипедом, девочка у окна… Эх, если бы я не уезжал сейчас…

— Не понимаю тебя.

— Да вон та, в желтом платье. Ты что, никогда раньше ее не видел?

— Только раз. Сегодня днем, когда стоял на террасе, незадолго до твоего возвращения с пляжа.

— Любовь с первого взгляда, — закивал Артуро. — Непорочная юность и шрамы жизненного опыта… Прекрасная история. Но уверяю тебя, милый, кое-кто расскажет ее, наверное, лучше меня. Минутку…

Подошел официант, чтобы убрать посуду и вазу для фруктов.

— Кофе? — спросил официант. Он был маленького роста, с темным, подвижным, как у обезьянки, лицом.

— Конечно, — улыбнулся Артуро. — Так называемый кофе. Девушку в желтом, что сидит у окна, тоже ведь называют сеньоритой. Видишь ли, она заинтересовала моего друга, он хочет узнать что-нибудь о ее вечерних прогулках.

Я расстегнул куртку и поискал глазами девичий взгляд. Но она отвернулась, черная полоса рукава ее пожилого соседа разрезала по диагонали желтое платье, а женщина с цветком в прическе, наклонив голову, закрыла от меня веснушчатое лицо девушки. Видна была лишь полоса каштановых волос с металлическим отблеском от падающего света. Память моя хранила магию ее улыбки и взгляда; в чем заключалась эта магия — я не могу объяснить, но иного слова не подберешь, вот и все.

— Дело в том, — продолжал Артуро, обращаясь к официанту, — что вот этот сеньор, мой друг, увлекается велосипедным спортом. Скажи-ка, что происходит ночью, когда папуля с мамулей, если это именно они, спят?

Официант, улыбаясь, покачивался с пустой вазой для фруктов на уровне плеча.

— Да ничего, — наконец произнес он. — Известно что. Около полуночи сеньорита садится на велосипед: иногда она направляется к лесу, иногда — к дюнам. — Ему удалось все же принять серьезный вид, и он беззлобно добавил: — Ну что я вам могу сказать; лично я ничего не знаю, хотя поговаривают всякое. Сам-то я не видел. Рассказывают, что возвращается она после прогулок растрепанная и без помады на губах. Однажды вечером я дежурил, встретил ее, и почему-то она дала мне десять песо. Англичане из гостиницы «Атлантик» много чего говорят. Но лично я ничего такого не видел.

Артуро захихикал, похлопывая парня по ноге.

— Ну вот, пожалуйста… — произнес он, будто одержал победу.

— Простите, — обратился я к официанту. — А сколько ей приблизительно лет?

— Кому, этой сеньорите?

— Днем, когда я ее увидел, она мне показалась почти ребенком, сейчас она выглядит старше.

— Это я вам могу сказать точно, сеньор, — ответил официант. — В регистрационном журнале записано: на днях ей исполнилось пятнадцать. Так что, два кофе? — И он вежливо поклонился перед тем, как уйти.

Я попытался улыбнуться, встретив игривый взгляд Артуро; моя рука, державшая трубку на краю стола, дрожала.

— Ну, во всяком случае, — заметил он, — выйдет что-нибудь или нет, но это более увлекательная перспектива, чем жить взаперти с усатым призраком.

Вставая из-за стола, девушка мельком снова взглянула на меня — теперь сверху вниз, — рука ее теребила салфетку, вечерний ветерок шевелил жесткие волосы челки, и я уже не мог заставить себя верить тому, что рассказал нам официант и что Артуро считал правдой.

На галерее, уже с чемоданом и пальто в руках, Артуро похлопал меня по плечу:

— Через неделю увидимся. Клянусь всеми святыми, ты, кажется, начинаешь вкушать плод мудрости. Ну, приятных тебе прогулок на велосипеде…

Он спрыгнул в сад и направился к машинам, стоявшим напротив террасы. Когда Артуро миновал светлые полосы, я закурил трубку, облокотился о перила и полной грудью вдохнул вечерний воздух. Гроза, казалось, прошла стороной. Вернувшись в спальню, я лег на кровать, прислушиваясь к негромким звукам музыки, доносившимся из зала ресторана, где, наверное, уже начались танцы. Ощущая в руке тепло трубки, я постепенно погружался в тяжелый сон — в том липком и душном мире я был обречен, задыхаясь, ловя открытым ртом воздух, с трудом продвигаться вперед помимо своей воли, вперед — к далекому выходу, где притаился яркий, недостижимый, безразличный ко всему свет наступающего утра.

Проснувшись весь в поту, я встал и пересел в кресло. Ни Хулиан, ни воспоминания детства меня больше не преследовали. Забытый сон остался в постели; я вдыхал врывавшийся в окно грозовой воздух, в котором чудился тяжелый, будоражащий аромат женщины. Почти не двигаясь, я вытащил из-под себя газету и взглянул на заголовок, на выцветшую фотографию Хулиана. Уронив газету, надел плащ и, выключив в комнате свет, спрыгнул с балюстрады на мягкую, податливую землю, в сад. Сильные порывы ветра, подобно змеям, обвили меня. Пройдя по газону, я направился к тому песчаному островку, где днем сидела девушка: серые чулки, все в сосновых иголках, руки, похлопывающие по голым ногам, худенькие ягодицы, прижатые к земле… Слева от меня был лес, справа дюны, вокруг мрак, ветер, бьющий теперь прямо в лицо. Послышались шаги, и тут же передо мной возникла улыбка того официанта — подвижное лицо обезьянки рядом с моим плечом.