Джейми Макгвайр - Мое ходячее несчастье

Я крепче обнял Эбби:

— Я верю тебе, но при этом постоянно чувствую, насколько я тебя недостоин, и боюсь, что однажды случится неизбежное.

— Не говори так. Когда мы одни, ты просто чудо и мне с тобой очень хорошо. Но стоит кому-нибудь появиться рядом, все сразу же рушится. Я не жду от тебя поворота на сто восемьдесят градусов, но ты должен держать себя в руках. Не хочу, чтобы ты бросался на каждого, кто на меня посмотрит.

Я кивнул, признавая ее правоту:

— Сделаю все, как ты скажешь. Просто… скажи, что любишь меня.

Я прекрасно понимал, как нелепо звучат мои слова, но мне это было по барабану.

— Ты же знаешь…

— Но мне так хочется это услышать!

— Я тебя люблю, — сказала она и, дотронувшись губами до моих губ, немного отстранилась. — Теперь перестань вести себя как маленький.

Когда она меня поцеловала, мое сердце застучало медленнее, мышцы расслабились. Я был и сам поражен тем, насколько к ней привязался. Мне не верилось, что любовь бывает такой для всех, иначе, едва достигнув полового созревания, мужчины превращались бы в пациентов психушки.

Может, дело во мне. Может, во мне и в ней. Может, мы представляем собой особенное целое, части которого либо взрываются, либо срастаются воедино. Так или иначе, когда я встретил Эбби, моя жизнь перевернулась с ног на голову. И я был этому рад.

Не зная, чего сейчас во мне больше, воодушевления или беспокойства, я за руку с Эбби вошел в дом отца. Из игральной комнаты валил дым папиной сигары и сигарет моих братьев, смешанный с затхлым запахом ковра, который был старше меня.

Поначалу Голубка злилась из-за того, что я не предупредил ее заранее о визите к моим родственникам, но теперь она выглядела более спокойно, чем я себя чувствовал. У нас, Мэддоксов, не очень-то принято приводить домой девушек, поэтому строить предположения относительно того, как поведут себя мои братья, — занятие неблагодарное.

Первым нас приветствовал Трентон:

— Кого я вижу! Наш засранец пожаловал!

Надеяться на то, что хотя бы в этот вечер братья притворятся цивилизованными людьми, было бы глупо. Но я все равно их любил. И Голубка, насколько я ее знал, тоже могла полюбить.

— Эй, поаккуратнее с выражениями! Здесь же девушка, — сказал папа, кивнув Эбби.

— Голубка, это мой отец Джим Мэддокс. Папа, это Голубка.

— Голубка? — улыбнулся отец.

— Эбби, — представилась она, пожимая ему руку.

Я указал на своих братьев:

— Трентон, Тэйлор, Тайлер и Томас.

Они по очереди кивнули. Пожалуй, для одного раза у Голубки было многовато впечатлений. Я почти не рассказывал Эбби о своей семье, и тут перед ней предстали сразу пятеро таких, как я: это могло обескуражить кого угодно. Многие даже пугались при виде нас.

Пока мы росли, соседские мальчишки предпочитали с нами не связываться. Правда, как-то раз один из них все-таки имел глупость нарваться на ссору с нами, со всеми сразу, и мало ему не показалось. Мы могли цапаться друг с дружкой, но, если надо, вставали на защиту стеной. Это было понятно даже тем, кого мы не собирались устрашать.

— А фамилия у Эбби есть? — спросил папа.

— Эбернати, — ответила она, вежливо кивнув.

— Рад познакомиться, Эбби, — улыбнулся Томас.

Голубка не могла этого знать, но мой старший брат никогда не показывал того, что на самом деле творилось у него в голове. Сейчас он, никак этого не проявляя, тщательно анализировал каждое слово Эбби, каждое ее движение. Он всегда зорко следил за тем, кто мог намеренно или невольно перевернуть нашу и без того неустойчивую лодку. Волны были нам ни к чему.

«Папе это не понравится» — так он обычно говорил. И ни один из нас, младших братьев, не решался спорить. Если мы влипали в какую-нибудь историю, то шли прямиком к Томасу, чтобы он все разрулил, прежде чем узнает отец. Необходимость воспитывать четверых хулиганов раньше времени превратила нашего старшего брата из подростка в мужчину. Мы все, включая отца, уважали его за это. Правда, годами исполняя обязанности нашего защитника, Томас иногда проявлял авторитарные наклонности. Ну а Эбби сейчас стояла и улыбалась, не подозревая о том, что наш семейный диктатор держит ее под прицелом своей наблюдательности.

— А уж я-то как рад! — сказал Трентон, оглядывая Голубку так, что любого другого на его месте я бы убил.

Отец дал ему подзатыльник.

— Что я такого сказал? — вскрикнул Трент, потирая ушибленное место.

— Садись, Эбби. Посмотри, как мы сейчас обчистим Трэва, — сказал Тайлер.