Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

— Да, правильно, — Никифор внимательно слушал.

— А у вас получается, что у меня времени «после-школы» не будет, и я должна всегда чего-то постигать, стремиться делать добро и вести праведную жизнь.

— В общем-то, ты права…

— А может, мне не хочется? Может, я не готова быть всегда, как в школе? Почему меня-то не спросили? — ну, вот, заспешив, Майка нечаянно сказала резкость.

— Да, конечно, но… — начал Никифор.

Однако Майке не терпелось досказать мысль, пока та не убежала вместе с решимостью.

— В общем, я хочу подумать и сама решить, надо мне или не надо. Ведь это моя жизнь, а не посторонняя.

Договорив, Майка почувствовала облегчение.

— Правильно, конечно, правильно, — растроганно произнес Никифор. — Девочка, корявка ты моя дорогая! Ты — та самая, да, та самая. Все, как по писаному! Кто бы мог подумать, что чудеса бывают?!

О чем он толковал?

Взволновавшись, Никифор забегал по кабинету.

— Прошла пора, когда решали за них, пришла пора, чтобы они сами за себя решали… — вскрикивал он.

Несу, прежде мирно покоившийся на столе, взметнул страницы, скроив из них круглую задумчивую рожицу.

— Download, — муркнул он.

— Ах! — Никифор расцвел. — Конечно!

Махнув Майке, он выскочил из кабинета. Девочка пошла следом.

— Да, виноват. Прости, поторопились, — бормотал директор, встав у двери напротив, возясь со стулом, пытаясь выдернуть его ножку из дверных ручек. — Прежде чем запускать, загрузить надо бы. По старинке работаем, забываемся. Прости, прости.

Стул со скрипом подался. На двери теперь можно было видеть табличку с изображением той самой рожицы, которую им только что показывал Несу.

Лицо, похожее на раздумчивого медвежонка, называлось «даунлоад».

— Динь-дон, — отозвался колокол.

— Раньше здесь располагался Красный уголок, — сообщил Никифор, ступая в полумрак. — Но за перестройкой про него позабыли, а как повеяли новые ветры, мы переняли зарубежный опыт. По новым правилам без нее нельзя. Немыслимо.

— Без чего?

— Без «Загрузочной», — сказал Никифор. — Вначале хотели, как у американцев. Там у них шик-блеск: кушеточки, ароматические приемчики, музон… Да потом раскумекали, что американская модель загрузки не очень эффективна в наших условиях. Вот и остановились на промежуточном варианте — из Европ. А чего? Метода хорошая, а выглядит по-домашнему. По-нашенски.

Майка не могла не согласиться. В таких помещениях она бывала не раз: на полках разноцветные шампуни, порошки и прочие моющие средства в пластмассовых емкостях, по углам щетки, швабры, метелки, на крючках старые кульки и пакеты висят, а рядом высится башенка из перевернутых ведер.

Красный уголок был преображен в чулан.

— Ну-с, не смею мешать, — произнес Никифор.

Он постучал по ведру, приглашая Майку присесть, и вышел вон.

— Я жду вашего решения, — прошептал он, прежде чем закрыть за собой дверь.

— Динь-дон, — объявил колокол.

Сидя на ведре и глядя на совок, подвешенный на дверной крючок, девочка стала принимать судьбоносное решение.

Загружаться.

Если верить Никифору, то жизнь ее ожидала непростая. Майка должна нести свой дар, открывать таланты, радовать всех людей — даже тех, кто ей совсем лишний, зачем-то их восхищать, как будто у нее других дел нет.

Этот путь в общем-то был простым и ясным. Но было в нем что-то такое унылое и правильное, что Майке представилось на миг, будто детство ее уже отцвело и отлетело — отныне она навечно обречена приносить пользу, говорить нужные слова и выполнять Миссию.

— Тоска, — не сдержалась Майка.

Да, именно это и было главной трудностью. Бесспорно хорошие люди, какими их представляла себе Майка, все сплошь и рядом ужасно скучные. Они всегда чинные, расчисленные, не говорят, а вещают, не живут, а бытием занимаются. Вышагивают, величаво машут руками, а одежды у них простые и скромные — без всяких цветочков и рукавов фонариком.

Такой вот долг.

— Тоска зеленая, — вслух уточнила Майка.

А до чего ж здорово с криком вбежать в класс, бухнуть рюкзак на парту, показать язык Великановой, толкнуть Иманжигееву, Верке продудеть в ухо «бу-бу-бу», а иногда, если на душе царит уж совсем озорное настроение, то и Беренбойма за вихор дернуть — чего ему зазря на макушке торчать?

Неужели ей придется расстаться со всеми этими глупостями? Из глаз девочки едва не брызнули слезы.

— Динь-дон, — отозвался колокол, отзываясь на переживания.

Он отмечал половину загрузки.

Стараясь не заплакать от жалости к себе, Майка вспомнила мамин рецепт.