Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

— А по правде как было?

— Я предлагаю всю полноту знаний, остальное — не моя забота. Не входит в мои должностные полномочия. У меня и так от этих сведений вся сущность пухнет, — кладезь мудрости вроде бы обиделся.

— Хорошо, пусть будет курица, — поспешила выбрать Майка.

— Мне что курица, что… — Несу изобразил яйцо, которое закачалось из стороны в сторону. — А символ мира хочешь?

— Хочу!

Бумажное яйцо завалилось на бок и разбилось в бумажную яичницу. Выцветшие буквы собрались в окружность, изображая желток, а побелевшее бумажное пространство заволновалось, зашипело, будто лежит на раскаленной сковородке.

— И это символ? — недоверчиво переспросила Майка.

— А-то не видишь. Тут тебе и те, — пространство изображающее белок на миг вздыбилось. — И другие, — вот и «желток» выпучился на Майку, делая вид, что пристально ее разглядывает. — Поняла?

— Те… другие… — задумчиво повторила Майка. — Нет, не поняла.

— Куда начальство смотрит? — раздраженно зафырчал Несу. — Допускают к моему телу каких-то недорослей! Тревожат понапрасну, срывают с места, раскрываться заставляют, будто мне делать нечего. Отстань! Брысь!

— Еще чего!

Ну, и хамские бывают эти книги!

— Снимости в тебе много! — заявил Несу.

— А слова «снимость» не бывает! — заявила Майка. — Что? Съели?

— Чудеса, — снова разглаживаясь в невыразительный бумажный кирпич, сказал Несу. — Снимость есть, а слова нет. Непорядок.

Из него, как из музыкальной шкатулки, полилась песня. Немного тягучая, она не пелась, а мяукалась:

подхватила Майка, сочиняя на ходу, —

— Ага, все расскажет про людей! — поддержал Несу, а на его страницах стали проступать крупные буквы.

— Сни-мость, — прочла Майка.

— Впечатались, — удовлетворенно произнес Несу.

Новое слово ему явно пришлось по вкусу. Оно и Майке занятным показалось. Веселым, как пасхальное яичко.

— А вы знаете про пирамиду талантов?

— Ты еще таблицу умножения спроси. — Несу фыркнул и играючи сложил свои листы в уже знакомую девочке фигуру.

Бумажная пирамида была не так красива, как у Никифора.

— Одаренность, дарование, дар, — перечислила Майка. — А где мое место?

Несу поиграл страницами, изображая не то огонь, не то дождь — понять Майка не успела. Послышались голоса. Несу закаменел. Назревало нечто серьезное.

Пометавшись по кабинету, девочка поступила самым известным ей образом. Сделала вид, что ее нет — спряталась под стол. Под ковровую скатерть.

Майка сидела и боялась дышать.

То там, то сям перед ней возникали ноги — одни в штанах, другие под платьями, мужские и женские. Здесь были почти все, с кем Майку за последнее время свела судьба: костюмные брюки Никифора, элегантные брючки Гаргамеллы, строгая юбка Телянчиковой, розовая лепота Савонароловой, лоснящийся шевиот мастера Леши, Лизочкин оранжевый подол, темно-зеленое одеяние Софьи Львовны, глубокая синева брюк мистера Гифта и бурая рванина Обдувана Божьего.

Детина-мальчик-Васенька тоже явился к директору. О своем присутствии он оповестил громче всех: два длинных гудка, один короткий и еще один длинный.

— Ща-вам-не-ша, — сложила Майка странные слова.

— Васенька, вы не могли бы шуметь чуточку потише, — жалобно попросила Софья Львовна. — Девочки, нельзя ли научить его чему-нибудь более благозвучному?

— Чему, например? — мелодично осведомилась Фея Телянчикова.

— Хотя бы игре на флейте.

— И замучал бы нас вконец «Шуткой» Баха, — это вступила Гаргамелла. — Non, madame, пусть уж дудит, как ему хочется. Милая какофония.

— Заседание Предложного отдела объявляю открытым, — произнес Никифор. Его брюки находились во главе стола — судя по всему, он и руководил этим секретным заседанием. — Что у нас первым нумером? Ах, да, ветренность. Кому дать слово? Да, конечно…

Постукивая широкими ногами в тесных черных туфельках на низком каблуке, Савонаролова заговорила о пакле, которой надо законопатить все щелястые окна.