Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

Надо хотеть, Майя. Тянуться. Стремиться. Преодолевать себя. Страдать.

Майка понимала: бабка говорит что-то серьезное и правильное, но ей казалось, что на ее глазах сейчас начнет расти глухая стена из слов-кирпичей. Они были такими беспросветными, эти бабкины слова, что Майке захотелось выбежать куда-то на волю и скакать до полного изнеможения, пока из головы не выветрится последний остаток мыслей про «страдание» и про «надо». С бабкой вечно так. Как начнет говорить про мораль — ничем не остановишь.

— Зелен виноград, — произнесла Софья Львовна. Лампа бросала на нее мягкий свет, голос ее звучал приглушенно, будто и впрямь сквозь стену. — …Плоды познания, Майя, бывают не только сладкими. Увы, горечь учит нас лучше и вернее. Люди не знают своей природы, торопятся, бегут, спешат, ломают головы — они играют с огнем…

Мудрая старуха тянулась к девочке — она торопилась передать ей какие-то очень важные слова…

— Вы бывшая учительница, да? — невпопад спросила Майка.

— Зелен виноград, — осев, вздохнула бабка. — Однажды учитель — учитель навсегда. Я — преподаватель.

— А какие предметы вы даете? — спросила Майка. — Ну, кроме хороших манер, там, или вышивания… Это же не по-настоящему. Так… Игры.

— Я учу жизни, Майя, — библиотека была чудесной, а бабка как была строгой, так ей и осталась. — Я подталкиваю к верным решениям, указываю направление.

— Как?

— Чтобы выдохнуть, нужно вдохнуть, чтобы отправиться в путь, надо сделать первый шаг, чтобы взлететь следует оттолкнуться от земли. Хорошо, если ребенок настолько силен, что сам все про себя знает. Но чаще всего необходимо опекать его, подталкивать…

— Заниматься воспитанием, — вставила Майка. Приятно иногда чувствовать себя взрослой — все понимать и делать уместные замечания.

— Да, иногда одернуть и отчитать, иногда поддержать и похвалить. Помочь. К каждому — особый подход. Бывает, кому-то нужен кнут, кому-то пряник, а кому-то и то, и другое — попеременно.

Если б Майка не знала бабку прежде, то она могла подумать, что та колотит своих воспитанников. Хотя иногда девочка легче перенесла бы от нее шлепок, чем один укоризненный взгляд.

— Вы многих, наверное, научили, — произнесла Майка, отгоняя одно неприятное воспоминание.

— Отнюдь. Двух рук хватит. Один шахтер-ударник, одна кинозвезда, один полководец, строитель, великий поэт, один физик-нобелевский лауреат. Из недавних: реформатор, фабрикант. Ну, и конечно, сама Прима, — сказала бабка, загнув указательный палец.

Майка быстро пересчитала.

— Итого — девять.

— Десять, — поправила бабка. — Десятым был мальчик.

— Просто мальчик?

— Да, просто мальчик. Ты — девочка, он — мальчик. Симметрия жизни, — загадочно произнесла бабка.

— И где он теперь?

— Здесь, — бабка поглядела в полумрак за Майкиной спиной. — Везде. Он остался мальчиком. Вечным мальчиком. Знаешь, Майя, о ком я сожалею, больше всего?

— О том, кто вас не слушался и плохо себя вел?

— О том, кто мог бы, но не стал. Кто завял до срока.

— Как цветок?

— Как древо жизни. Я жалею о тех, кто мог бы писать гениальные стихи, а стал пушечным мясом, кто мог бы изобрести вечный двигатель, но сгинул на Колыме, кто обещал вырасти в провидца, но подхватил шальную пулю морозной зимой 41-го. Иногда вот думаешь, — Софья Львовна подперла щеку рукой, сделавшись похожей на старушку из сказки. — Пусть пошли бы детки по неправильной дорожке. Пускай. Лишь бы жили. Как угодно, хорошо или плохо, счастливо или не очень. В большом и главном это неважно. Ведь жить имеет смысл даже тогда, когда смысла у жизни, вроде бы, и нет.

Обычно пожилая, но моложавая, сейчас Софья Львовна выглядела древней-предревней, умной-преумной. Она, казалось, знала все и про всех.

— Я жалею тех, кого принесли в жертву. Не спросили, а принесли. О тех, кто был лишен выбора.

— В жертву? Как это? — растерялась Майка. — Кому?

— Долгу, случаю, обстоятельствам, миру, войне, глупости, идеалам, да мало ли…

Софья Львовна замолчала.

— Зато вот у вас какие ученики, — Майка попыталась утешить ее. — У вас и ученые, и звезды, и шнобелевские лауреаты.

— Ученики перерастают своих учителей. Они идут дальше, а ты остаешься. И все начинаешь сначала.

— Да, трудно, наверное, все время учить. Устать можно.

— Зелен виноград, — Софья Львовна покачала медной головой. — Ученики уходят, а учителя остаются с теми, кто мог бы уйти, но не сумел. Среди теней. Они — навсегда.

Облачко света, испускаемое лампой, зашевелилось.