Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

— Please, руками не трогать, — проходя вглубь помещения, сказал мистер Гифт. — Можно испачкаться.

Среди скульптур были и люди в парадном облачении, и в одних только накидках, и совсем голые. Девочка хихикнула. На самой верхней полке в угол было задвинуто изображение Никифора: голова, высеченная из светлого камня, имела узнаваемую лысинку, приметную бородку, не слишком маленький нос… Узнать чудаковатого ученого в голове можно было без труда, но безвестный мастер все же плохо сделал свою работу — у чурбанчика были злые глаза, так что считать его точной копией Никифора прозорливая девочка не собиралась.

Вообще, эти скульптуры и портреты, собранные воедино, выглядели в «Кумiрне» довольно нелепо. Им было тесно на ограниченном полочном пространстве — каждый требовал себе отдельной большой территории, а не получив ее, беззвучно возмущался: «Безобразие! Разве вы не видите, с кем имеете дело?».

Майка увидела — и поспешила следом за мистером Гифтом, туда, где играл с огнем камин, где на бело-мраморной полке тикали массивные золотые часы, где два больших кресла были повернуты к теплу, а у их ножек лежала мохнатая медвежья шкура.

Сонька уселся в кресло, а Майка, поймав безмолвное указание мистера Гифта, расположилась на стуле за Сонькиной спиной. Щеголь ловко закинул свой мяч в большой позолоченный кубок в углу, вышел к камину и, улыбаясь во все свои сахарные зубы, заговорил о красоте.

Именно так и называлось занятие, на которое случайно попала Майка.

— So… «Красота и мiр», — сообщил мистер Гифт, таинственным образом одной лишь интонацией передав, что говорит о том мире, который в старинные времена писался, как «мiр» и означал «землю, общество, вселенную».

Майка обратилась в слух.

Это было еще увлекательней, чем властолюбивые болванчики, что беззвучно злились на «мiр» за ее спиной.

Блестящий мистер Гифт рассказывал о переменчивой красоте человеческой цивилизации. Он вспоминал «палеолитических Венер» — приземистые женские фигурки из камня, которые считались образцом красоты для древних людей; говорил об идеальной симметрии античных статуй, легко переходил к позднейшим временам, когда красивой признавалась чрезмерная полнота, затем иронически улыбался нынешним худышкам, признанными за образец после английской девушки по имени Твигги.

— Все относительно, — повествовал он, элегантно облокотившись на каминную полку. — То, что сегодня видится смешным, завтра может оказаться естественным, а нынешнее красивое способно предстать нелепостью. Считается, что среди индейцев-майя, — мистер Гифт с улыбкой поглядел на Майку, — образцом красоты считалось косоглазие.

Девочка прыснула.

— А в Японии красавицы чернили зубы… — продолжил эрудит.

Негритянский щеголь говорил много, пышно, словно танцуя со своими словами танец. Голос его то замедлялся в старинном менуэте, то кружился в вальсе, то впадал в бешеный половецкий пляс с метанием воображаемых клинков.

— …Красота — есть ни что иное, как обещание счастья, — сыпал он дробным бисером. — Но обещания нередко сбываются, и душа жаждет новых обещаний…

— …Красота — это мир, — теперь он рубил отрывистыми фразами. — Даже дубина выглядит менее воинственной, если ее изукрасить…

Здесь, среди облезлых кумиров, возле старинного камина, на фоне картин в витых рамочках, мистер Гифт был на своем месте.

А вот Майка так и не смогла избавиться от неловкости. Чем цветистее высказывался белокурый негр, тем сильнее она чувствовала себя, не в своей тарелке.

Ей было нелепо здесь, словно она — та глупая болотная королевна, что расположилась на блюдечке в яростном ожидании принца.

— Сущность красоты — соответствие своему назначению, — произнес мистер Гифт, словно угадывая, о чем думала девочка.

Сонька меж тем слушал, разинув рот. Он напрочь забыл про Майку.

Девочка на цыпочках выбралась из «Кумiрни». Мистер Гифт не протестовал.

Теперь Майка была спокойна за карапуза.

Справедливость есть.

— Дитятко, где ты ходишь-бродишь? — на Майку навалилась розовая женщина в тюбетейке. — Я уж весь «Мир» вверх дном перевернула, пока тебя искала. Думала не найду никогда. Ну, чего столбом встала, глаза пялишь? Поспешай!

— Куда? — спросила Майка, теряя остатки самостоятельности.

— Куда-куда. Ясно-море куда. К директору. На ковер.

Они спешно спустились вниз, на второй этаж. На сей раз Майка знала дорогу. В ее родной гимназии директор Марь-Семенна располагалась там же — прямо напротив лестницы надо пройти через коридор, потом в комнатку-прихожую с вешалкой, ожидательным стулом и тряским журнальным столиком.