В памяти Соньки остался двор, большой парк, худая женщина с тревожными глазами и девочка-соседка, которая первой вытянула его из одиноческого молчания. Она рассказывала за него все слова, так что ему можно было их всего лишь думать.
А теперь он ее снова повстречал.
Майка обмирала.
Она понимала Сонькино мычание и была счастлива, что карапуз умеет так хорошо и складно выражать свои мысли. Правда, иногда мальчик сбивался, но это было даже к лучшему. Майка могла взять себе небольшую передышку — ведь ее опыт понимания языка Соньки измерялся всего лишь какими-то мгновениями.
Мальчик ненадолго возвращался в тот свой прежний вид, а девочка, считала до девяти. Она ждала, что вот-вот лопнет тягучая пленка, которая отделяет ее от всех тайн Сонькиного языка, и Майка станет понимать его так хорошо, что лучше и не надо.
Сонька, ставший таким понятным, сделался ей не просто другом, а очень хорошим другом. Прежде они сидели рядом, а сейчас, в коридоре «Детского мира», были по-настоящему вместе.
Они друг друга понимали.
И вот что странно! Нехорошая правда — например, о непростом недуге теть-Зои — не уменьшилась, но перестала так жутко, так панически пугать девочку.
«Она выздоровеет, дядь-Саня найдет хорошую работу и у них родятся близняшки Саша и Даша», — вдруг уверилась девочка.
Откуда она это узнала?
«В жизни всегда есть место хорошему, — решила про себя Майка. — Самое трудное — перестать бояться правды».
Нужно лишь досчитать до девяти и верить.
Изо всех сил.
Послышался мерный упругий стук.
По коридору легкой походкой шел белокурый негр. Тот самый щеголь с сахарной улыбкой, которого Майка приметила еще в фойе «Детского мира».
Негр высоко держал светлую голову, а рука его жила отдельной жизнью — она колотила об пол футбольным мячом.
Мужчина был ярок и пестр: над его иссиня-черным лбом вздымался желтый кудрявый чубчик-хохолок, рубашка была розовая, галстук фиолетовый, а темно-синий пиджак утягивал талию в рюмочку, отчего плечи казались еще шире, а изящество — очевидней.
Девочка увлеклась разглядыванием настолько, что напрочь забыла о вежливости: она и не подумала слезть с подоконника, когда негр с мячом оказался рядом.
Он укоризненно покачал головой и постучал ногтем по циферблату квадратных наручных часов.
— Гифт, — едва глянув на Майку, бросил он.
Имя это, или фамилия — так и осталось неизвестным.
Сонька сполз с подоконника и замычал что-то смущенное.
Щеголь, назвавшийся «Гифт», слушал, рассматривал носы своих блестящих ботинок, колотил мячом об пол и кивал стуку в такт.
Так-так, давал понять он.
— Стук-стук, — бился мяч.
— Of course, я понимаю, тебе приятно видеть старого друга, — с ленцой произнес он, едва Сонька умолк. — Но разве можно пропускать занятия?
Майка почувствовала укол ревности. Он умел слышать Соньку гораздо лучше нее. Гифт понимал его буквально, тогда как девочке еще многое приходилось додумывать.
Сонька опять заговорил на своем языке, но негр-щеголь оборвал его решительным:
— No, Сонни-бой, не годится. Когда-то апельсин был косточкой, но без регулярных усилий косточка никогда не стала бы плодом.
Майка решила звать красавца «мистер Гифт». На этом свете отыскалось бы немного вещей, которые действительно были бы достойны его. Например, девочка с трудом могла представить себе его жующим булочку в столовой, или спящим на диван-кровати. А если бы она увидела лощеного молодца в трико с вытянутыми коленками, как у папы, то, наверняка умерла бы от стыда.
Сомнений не было — мистер Гифт разбирался в детском мире, но разбирались ли дети в мире Гифта, сказать было сложно.
— Good, Сонни-бой, — произнес темнокожий щеголь. — Твой друг может следовать. Мисси Майка, вы хотите с нами? — спросил он, впервые глянув на девочку.
— Хочу, — спрыгивая с подоконника, согласилась она. — А куда?
Мяч заметался между рукой негра и полом, словно занервничав. Школьница решила, что мистер Гифт передумал, но нет — он коротко кивнул и отправился в противоположное крыло здания.
По дороге Сонька потихоньку сообщил, что у мистера Гифта много разных интересных штук, которые обязательно Майке понравятся.
Сонька хорошо знал свою подружку. Оказавшись за массивной дверью с бело-металлической табличкой «Кумiрня», почувствовала что-то вроде щекотки — так о себе давало знать ее неуемное любопытство. В этой комнате две стены состояли из полок, на которых теснились разнообразные скульптуры, бюсты и болванчики.
Читать дальше