Константин Кропоткин - Призвание - маленькое приключение Майки

— Вы, наверное, с ним по особой программе занимаетесь? — спросила мама.

— Конечно, — тряхнула Колуновская красными волосами. — Учительница английского к нам ходит, по географии старушку нашли, профессор-физик…

— Не рано ему, физику-то? — Майкина мама с жалостью поглядела на маленького гения.

— В самый раз, — сказала, как отрезала. — Лучше раньше, да лучше. Лет в 14 школу закончим, пара лет на университет. У других еще ветер в голове, а мы уже наукой будем заниматься, открывать тайны мироздания и революции научные делать, — она похлопала Миньку по щеке. — Всем на зависть…

Майка во все глаза глядела на мальчика. Теперь он не казался ей таким уж невзрачным. Конечно, уши торчат, но зато какой талант…

…красная женщина говорила долго, громко и многокрасочно, Майка уж стала ее слушать, да и мама позевывала украдкой. На их счастье ближе к полуночи начальник поезда устроил в вагонах затемнение, пообещав всем пассажирам спокойной ночи.

Легли спать.

На своей верхней полке Майка быстро соскользнула в сон. В нем она увидела себя на вершине длинной-предлинной лестницы в розовом платье и хрустальных башмачках…

Ее разбудил тихий свист.

— Девка, ты спишь, девка? — шептал с соседней верхней полки Минька.

— Сплю, — сердито ответила Майка. Такой сон помешал глядеть! Крысик ученый.

— Я только спросить, — заторопился мальчик. — Ты правда Яшина дочка?

— Какого Яши? — Майка не сразу поняла. — Я — папина дочка.

— Как же?! Футболиста Яшина. Вратаря?! Ну, твоя мамка говорила еще.

— Да, он нам какой-то совсем дальний родственник. Можно сказать посторонний.

— А я согласен и на такого, но чтоб футболист, а не Ломоносов. Ты в футбол играешь?

— Не играю.

— И я не играю.

— Почему не играешь? У нас все мальчишки играют.

— Некогда мне в футбол играть, образование получать надо. Зубрю я целыми днями, аж в голове трещит.

— Ну, и ладно. Зачем он, этот футбол? Правильно твоя мама сказала: бегают за мячом, как дурачки.

— Много ты понимаешь.

— Не меньше твоего. Есть и получше игры.

— Ну, например?

— Прятки. Казаки-разбойники. Классики.

— Какие классики?

— На квадраты асфальт чертишь и прыгаешь, — пояснила она. — Называется «классики».

— А я классиков читаю. Добролюбов, Гёте, Карл Маркс, — уныло произнес Минька, — «Быть или не делать», «Доктор Фаустус», «Капитальный матерьялизьм».

— А мы играем, — сообщила Майка и смешливо добавила. — Спи, вундеркиндер.

— Сама дура.

Минька задышал часто-часто. Можно было подумать, что он собирается плакать, но девочка поспешно отогнала эту мысль. Вундеркинды не плачут, у них, как сказала Марианна Колуновская, большое будущее.

Она закрыла глаза, а когда их снова открыла, уже наступило утро: в купе не было ни Миньки, ни его мамы. Они сошли с поезда, словно их и не было никогда.

Приснились.

Напевая что-то, Никифор шагал в сторону «Детского мира». Майка шла следом. В ее кармашках покоились веселые жужики, а голова девочки полнилась непростыми размышлениями.

— Там у вас человек на дереве, — вспомнила она.

— На суку? — уточнил Никифор. — Что делает?

— Ничего. Висит.

— Надо же. А раньше он сук пилил. Поумнел! — он был удивлен. — Бывают же чудеса. Может, и в штатные служки переведем…

— Вы не хотите ему помочь? — обрадовалась Майка.

— С чего ты взяла, что ему нужна помощь?

— Он же бедный. Висит. Мучается… кажется, — неуверенно произнесла девочка. И впрямь, с чего она взяла?

— Мало ли кто чем кажется. А помогать нужно только тем, кто действительно нуждается.

— Откуда вам знать, кому надо помогать, а кому нет? — буркнула Майка.

— Уж во всяком случае, не Заштатному Дурню. Он себя ищет, а в таких случаях посторонняя помощь не требуется.

— А вот он упадет и расшибется.

— Каждый по-своему себя ищет, — он пожал плечами. — А Дурень надоел всем, хуже жабьей королевны. Переменчив слишком: уж в чем он себя только не искал! И пилил, и строгал, и крестиком автопортреты вышивал, а уж как он играл на нервах — ты себе не представляешь, — Никифор подержал себя за щеки, словно у него заболели зубы. — А найти себя так и не смог. Одно слово — Дурень. И ему, известное дело, никакой закон не писан, — лысый умник замолк, подумав что-то интересное. — Да, вот бы его попытать? Ты какой закон знаешь?

— Бутерброда, — наобум ляпнула Майка.

— Какой? — Никифор заинтересовался.

— Ну, хлеб всегда маслом вниз падает.