Римма Глебова - Хроники Любви

С началом войны музыкальное училище закрылось, но у меня вовсе не стало больше свободного времени. Приходилось стоять в очередях за хлебом, да и в школу каждое утро надо было ходить, зато уроков на дом почти не задавали.

К Жужу, то есть к Жене я относился снисходительно и даже слегка пренебрежительно. Мало что рыжая, так еще и некрасивая, чтобы не сказать хуже. Узкое хитрое лицо в конопушках, патлы во все стороны, и большой рот вечно до ушей, будто ей всегда смешно. Но, как ни странно, она была похожа на свою маму: и мимикой подвижной физиономии, и вызывающей, но мгновенно ускользающей усмешкой, а особенно цветом глаз — светло-зеленых, с коричневыми точками вокруг радужки. Я так подробно изучил внешность этой Жужу, потому что частенько Мари просила меня присмотреть за ней, когда знала, что придет с работы поздно. Ну и приходилось сидеть с девчонкой в их комнатушке и играть, что же еще делать-то. В домино играли — Жужу умела считать до двадцати, в крестики-нолики, а то и в прятки, — Жужу пряталась под стол с длинной скатертью, или в узкий промежуток между платяным шкафом и стенкой, а то и за оконную занавеску, где сразу ее силуэт просвечивался, и я сколько мог, делал вид, что ищу ее. А когда «находил» и хватал ее, она визжала от удовольствия, я тоже смеялся. Приходила Мари, улыбалась нам обоим с порога, и всегда приносила гостинец: если Жужу пряник, то и мне тоже, ей леденец на палочке, и мне обязательно. Я смущался — ведь не маленький уже, но брал, не в силах был отказаться. Мари гладила меня по голове и вздыхала. Спрашивала, нет ли писем от брата, я качал головой и уходил. Нам от Левки — только дождался восемнадцати и на войну сиганул! — писем давно не было, и Мари тоже ничего не получала. Но она, кажется, уже и не ждала. Сказала мне, что было ей всего одно письмо, а потом извещение… понятно, о чем. Вот это и был ее секрет, который я знал. Мари не хотела, чтобы ее жалели. Не хотела, чтобы назвали вдовой. Она всем говорила, что ждет мужа, даже если «война десять лет продлится». Вот за эти слова ее и вызвали, куда надо. Как она посмела заявить, что война продлится десять лет! Еще несколько месяцев, ну год, ну, в крайнем случае, полтора, и мы победим. А паникерства и трусости не потерпим! Или она не верит в нашу доблестную армию?! Не верит в товарища Сталина?!

Её продержали целый день, но к вечеру отпустили. И она мне шепотом всё рассказала, пока Жужу собирала с пола рассыпанные костяшки домино. И вдруг добавила: «Я верю только в то, что мой Саша вернется. И больше ни во что!». А как же извещение, чуть не спросил я, но прикусил себе язык. Моя мама, если получит извещение, тоже, наверно, наперекор, будет верить. И я буду. И я зауважал Мари еще больше. Я бы сказал — полюбил, но я ведь совсем мальчишка был, и уважать кого-нибудь, хоть мужчину, хоть женщину — в этом заключалось высшее и справедливейшее отношение к человеку.

Однажды я осмелился и спросил Мари — почему у нее такое прозвище — итальянка? Разве она «из-за границы»? Мари засмеялась и сказала, что нет, не «из-за границы». Но мама ее была настоящая итальянка! Папа работал на дипломатической службе, часто бывал в других странах, и привез оттуда себе жену. Имел из-за этого много неприятностей. «Почему?», — удивился я. Мари не ответила. Помолчала и печально сказала, что родителей уже нет на свете. Их послали за границу, «в командировку», и назад они уже не вернулись. Ее вызвали в какой-то большой кабинет и выразили сочувствие: «ваши родители служили Родине, но увы…». И всё. А фамилия у нее мамина — Тера-зини, и из-за этого у нее тоже бывают неприятности. Надо было поменять, да как-то недосуг… А Женя на фамилии своего папы, хоть это хорошо. Заметив мой вопросительный взгляд, Мари, уже не очень охотно, добавила, что ее муж, то есть Женин папа — морской офицер… но он… нет, не погиб, это неправда, просто пропал без вести… уже два года. И я тогда сказал, очень желая ее утешить: «Пропал, значит, найдется!». Мари улыбнулась и взлохматила мне отросшие, давно не стриженные волосы. «Конечно!», — сказала она бодро. И добавила, сразу погрустнев: «Только как он нас найдет? Мы же уехали из Москвы, а его единственное письмо мне сюда переслали наши соседи… наверно, они тоже потом уехали». Я был, несмотря на малый возраст, парень сообразительный и, подумав немного, спросил: «А как же вы извещение получили? Значит, вас здесь нашли?». «Нашли, — усмехнулась Мари, — эти-то, они под землей найдут… и порадуют. Ты думаешь, мне из военкомата прислали? Не-ет… из другого места. Вызвали и вручили. А сначала допро…. расспросили. Ну не шпионка я! И Саша мой никому не сдавался!», — выкрикнула Мари и разрыдалась.