Юли Цее - Орлы и ангелы

По телефону она рассказала мне о том, как любит вскрывать острым ножом свежесваренный рис быстрого приготовления в целлофане, о том, что целлофан лопается при этом, как живая кожа, а острие ножа проникает в самую мякоть. Иногда она так увлекалась этим процессом, что весь рис оказывался в итоге на полу вперемешку с клочьями целлофана и, соответственно, несъедобный. И вот я увидел на холодильнике этот нож, а на полу — зернышки этого риса. Уже в разговоре по телефону понял я из этого рассказа, что она совершенно одна, не только днем, но и ночью. И наверняка уже довольно давно.

Она позволила мне заглянуть в холодильник. Никаких продуктов, только несколько пластиковых пакетиков с белым порошком, предназначенных в розничную продажу.

Хочешь, спросила она.

Больше не употребляю, сказал я.

Ничего себе, сказала она.

Она покачала головой, она явно была разочарована. Я вспомнил о том, что у меня в портфеле есть яблоко, извлек его и протянул ей. С отсутствующим видом она взяла яблоко обеими руками и нехотя надкусила; мысленно я расценил это как свой первый успех. Но тут я увидел, что при надкусывании закровоточила засохшая было трещина на нижней губе, мякоть яблока окрасилась в алый цвет, тонкая струйка крови побежала у Джесси по подбородку.

Странный у него вкус, сказала она.

Кровь на ее бледном лице раздражала меня, я нащупал в кармане бумажный носовой платок, схватил Джесси за волосы и силком вытер ей рот и подбородок.

Комнаты мы теперь пронумеруем, сказал я, с первой по пятую, начиная от входной двери, иначе здесь заблудиться можно. Согласна?

Она пожала плечами.

Ладно, сказала, мне все равно.

Какое-то время она смотрела перед собой, собираясь с мыслями. Судя по всему, она намеревалась сообщить мне нечто важное.

Куупер, сказала она, я теперь ученая.

Голос ее звучал гротескно, резонируя от кафельных стен. Я бы все отдал сейчас за уличный шум, хоть за самую малость, но шума не было.

Всю жизнь люди заботились обо мне, сказала она, и это оказалось ошибкой.

Я ждал продолжения, но, как выяснилось, она уже высказалась.

Из окна в комнате № 2 открывался вид на «Звезду Пратера». На мостовой валялись конские каштаны, по большей части превратившиеся под колесами в желтую кашу. Немногие уцелевшие поблескивали пятнистыми коричнево-белыми боками, они еще не созрели как следует. Я подумал, не принимает ли их Джесси за конские глаза, выкатившиеся из глазниц, и решил при случае задать ей этот вопрос. Как знать, может быть, ее душевный пейзаж поддавался картографированию. Мне стало зябко.

Свет падал на город под тупым углом, все выглядело преувеличенно рельефным, крыши домов отделялись друг от дружки глубокими и резкими тенями, преувеличенно рельефным чувствовал я и себя, кое-как вмонтированный в здешнюю панораму.

Ой, донесся до меня голос Джесси, тут в газете Мороженщик!

Я обернулся и просквозил взглядом всю анфиладу вплоть до дальнего конца ванной, где, в добрых восьми метрах от меня по прямой, она восседала на горшке. В руках у нее был клочок газеты; прочитав написанное на нем, она покачала головой и тем же клочком подтерлась. Я подошел поближе.

Что это за херня, спросил я.

Кончилась туалетная бумага, ответила она.

А ты всегда читаешь, прежде чем…

Под раковиной я обнаружил разодранную газету, рядом стоял мой портфель, он был раскрыт.

Это же моя «Франкфуртер Альгемайне», вскричал я.

А «Шпигель» не подошел, ответила Джесси, бумага глянцевая, вся только перемажешься.

Я забрал у нее газету и прочел заголовок статьи, из текста которой, включая и фотоснимок, она выдрала изрядный клок.

«Аркан по прозвищу Чистильщик дал интервью в Белграде. Сербский национальный герой упрекает новое албанское правительство в поддержке косовских сепаратистов».

По странному совпадению бумаги на этого человека совсем недавно побывали у меня на письменном столе. Не ставя пока в известность ни общественность, ни самого Аркана, Трибунал по военным преступлениям в Югославии несколько недель назад выдвинул против него обвинение. Луиза Арбор, главный обвинитель в Гааге и добрая приятельница Руфуса, решила вести следствие негласно. У Аркана повсюду было полно высокопоставленных покровителей.

Луиза попросила нас подготовить экспертное заключение. На двадцати страницах я изложил принцип невмешательства во внутренние дела суверенных государств, и в том числе отказа от уголовного преследования. Затем я проработал комментарии, проинтерпретировал приговоры, вынесенные международным трибуналом, скачал из Интернета новейшие эссе на тему международного права и на дальнейших сорока восьми страницах выстроил концепцию, позволяющую в исключительных случаях, связанных с вопиющим нарушением прав человека, принципом невмешательства пренебречь. Прочитав мою работу, Руфус высказался о ней кратко, чуть ли не грубо. Макс, сказал он, в такой области, как права человека, которая и сама по себе отличается предельной расплывчатостью, надо оставаться позитивистом, и только позитивистом. Иначе нам стоило бы переименовать нашу дисциплину в Большую Политику и отказаться от нее в пользу дипломатов и моралистов.