Сол Беллоу - Хендерсон — король дождя

— Странное у нас пари, не находите?

В этот момент несколько человек с редким оперением на голове, и оттого похожие на ощипанных птиц, начали стягивать брезент с истуканов. Делали они это бесцеремонно, чем вызвали смех у зрителей. Поощряемые криком и хохотом, они начали издеваться над богами как умели. Небольших идолов валили наземь, катали по песку, пинали ногами. На колени одной из богинь посадили карлика. Как помешанный тот качался из стороны в сторону, высунув язык. Боги терпеливо сносили издевательства. У всех были короткие ноги и длинные туловища, тонкие шеи венчали маленькие головки. В общем и целом они не были разгневаны и взирали на людей с чувством собственного достоинства. Как-никак боги. Они правили горами, растениями, огнем, скотом, облаками, удачами и болезнями, рождением и смертью. Даже слабый захудалый божок чем-нибудь да правил. Люди представали перед ними со своими пороками и грехами, и ничто не могло укрыться от них, всевидящих. Мне хотелось сказать королю: «Неужели так уж необходимы ваши кровопускания?» Я удивлялся: такой человек, и — возглавляет толпу дикарей. Король, однако, был совершенно спокоен.

На арену вышла бригада, отряженная оттащить в сторону весь пантеон. Работники начали с третьеразрядных богов. Они грубо толкали идолов, ругая за неповоротливость, те падали на землю. Какое неуважение к богам, думал я, хотя у людей наверняка накопилось немало обид на тех, кто правит ими. Я старательно делал вид, что меня ничего из происходящего не касается.

Разделавшись с второстепенными богами, воронья стая принялась за больших истуканов, но те не поддавались ни в какую. Требовалась помощь. Один за другим на арену выходили силачи, но не могли свалить идолов и возвращались на свои места под насмешки соседей.

Демонстрация силы — неотъемлемая часть празднества, сообразил я. Некоторые силачи подходили к большим богам сзади и обхватывали их за поясницу. Другие прислонялись к статуям спиной, как делают грузчики, взваливая на плечи мешки. Один взял идола под мышки — точно так же сделал я с моим мертвецом. У меня невольно вырвалось сдавленное восклицание.

— Что с вами, мистер Хендерсон? — спросил король.

— Ничего, ничего.

Пантеон небожителей таял на глазах. Силачи уносили богов с глаз долой. Последний здоровяк представлял собой великолепный экземпляр сильного человека, на таких глаз у меня наметан. На протяжении определенного отрезка жизни я увлекался поднятием тяжестей, для тренировки толкал штангу. Пытался заинтересовать этим занятием сына, Эдварда. Если бы сын послушал меня, не было бы никакой Марии Фелуччи. После штанги у меня отрос живот, появились другие неправильности фигуры, какие всегда бывают у крупных представителей рода человеческого. О мое тело, о моя плоть! Почему оно никак не подружится с душой? Я загрузил свое тело многочисленными пороками, как загружают плот или баржу. Кто избавит меня от избыточности телосложения? И вообще, почему должен умирать хороший человек? Пусть сходит в могилу какой-нибудь блаженный дурачок. Какая несправедливость! Что за извращенная прихоть природы! Увы и ах, что только не выпадает на долю человека!

Горестные думы не мешали мне наблюдать, как растаскивают пантеон. К этому времени остались всего два крупных изваяния — Хуммата, бога гор, и Муммахи, повелительницы облаков. У Хуммата торчали длинные, как у сома, усы, а еще ваятель наградил его плечами-булыжниками. Силачи пытались сдвинуть идола с места, но безуспешно. Они уходили под шиканье и свист. Потом на арене появился мужик в красной феске и клеенчатых штанах, наподобие тех, что надевают для разминочного бега. Он шел быстро, размахивая руками, и, подойдя к Хуммату, пал перед ним ниц — первый смертный, кто поклонился божеству. Затем обошел кумира и, засунув голову ему под руку и расставив ноги, занял нужную позицию. Вытер о штаны руки, схватил Хуммата под мышки и начал поднимать. Глаза у смельчака вылезли из орбит, он стиснул зубы, обнажив десны. От натуги мышцы вздулись. «Вот это да! Силенок у него хватает, — думал я. — Положи перед ним тяжелую ношу, этот навалится всей грудью, поднимет и понесет». Народ криками поощрял его, только Дафу молчал. Я вскочил с места и заорал во все горло: «Давай, давай, парень! Вот так, молодец! Теперь толчком его, толчком!» Сетуя на собственную горячность и неподобающее поведение, я сел.

Силач взвалил Хуммата на плечи, пронес бога гор метров пять-шесть и поставил бок о бок с другими богами. Потом, отдуваясь, посмотрел на Муммаху, которая как будто ждала его. Муммаха была высокая, даже выше Хуммата, и некрасивая, если не сказать уродливая. Мощная фигура не то чтобы запрещала человеку попробовать на ней свои силы, нет, — она дышала уверенностью в том, что никому не удастся сдвинуть ее с места. Явная беззаботность роднила ее с соседями по Олимпу. Народ вскочил с мест, побуждая односельчанина к действию. Поднялся даже Хорко, затянутый в тугую красную блузу. Он протянул вперед руку и показал пальцем на Муммаху, гордую своей неподвижностью. Под тяжестью телес у нее подгибались колени, и для устойчивости она уперла руки в боки. Как и у многих высоких и крепких женщин, у нее были тонкие красивые руки. Она ждала мужчину, который стронул бы ее с места.