Януш Гловацкий - Последний сторож

На это я отважиться не смог, а подбежал к нему с тем, что у меня осталось, а осталось-то всего ничего — кожа да кучка костей. Тем временем Антонио разделся догола и начал для дезинфекции от макушки до пяток обрабатывать себя алкоголем, и видно было, что это ему не в новинку. Потом надел маску, вооружился сварочным аппаратом и принялся за дело: разматывал кабель с огромной бобины, что-то сваривал, брызгал клеем «Крейзи Глю». Работа кипела у него в руках. На моих глазах этот шофер превратился в другого человека. Резал, монтировал, прилаживал, накачивал воздух, лил что-то сразу из нескольких бутылей — в общем, крутился как белка в колесе, и починил-таки без моей помощи старую миссис Кейн. Я «Отче наш» не успел дочитать, как в трубках весело забурлило, а миссис Кейн, жалуясь только на легкую головную боль, уже выписывала мне чек за июль в размере двухсот тысяч долларов.

Таким вот образом в одну минуту состоялось мое превращение из нелегального иммигранта в уважаемого человека, может, даже с высшим образованием. Я бросился целовать ей ручки, еще чуток холодноватые, а шоферу признался, что был по отношению к нему несправедлив. Хотел даже его как родного прижать к груди, только он не выказал особого желания, зато принялся подбирать с земли драгоценности: брильянтовые кольца, ожерелья, серьги, браслеты — и, вероятно чтоб не тратить зря время, швырял их прямо в багажник. В два счета укрепив инвалидную коляску на крыше автомобиля, он уже без всяких нахальных выходок усадил в нее старую миссис Кейн, сам вскочил в машину, и только их и видели.

Пуделек пытался влезть третьим, но Антонио, схватив его за шкирку, вышвырнул вон, да так, что тот еще долго, поджав хвост, кружился на месте и скулил. Я помахал им вслед зажатым в руке чеком, потом положил было его в карман пиджака, передумал, спрятал в чемодан, опять достал и в конце концов засунул в ботинок — что ни говори, подарок судьбы. Радость мою слегка отравляло беспокойство, где бы мне его обменять на кэш, то есть, говоря языком финансистов, где обналичить чек, когда все кругом закрыто, и даже если удастся его поменять, то куда спрятать такую кучу денег и кто мне заплатит за август, коль скоро все удирают.

Но я решил не забивать себе голову и вскоре уже предавался сладким мечтам о том, что с такими-то деньжищами вполне можно остепениться и завести себе бабенку, лучше всего в Польше. Да, но для начала надо сперва познакомиться — не на первой же попавшейся жениться. Впрочем, это пара пустяков, у тетки широкие связи по этой части. А кроме того, признаться, кухарка уже вроде как вскружила мне голову, и если бы, к примеру, оказалось, что она верующая католичка, то, кто знает, может, я и не стал бы вникать, какой у нее цвет кожи и есть ли приданое, и дело с концом. Так я раздумывал, шагая по шпалам и только успевая пропускать поезда. Никакого даже внимания не обращая ни на фрагменты Древнего Египта, ни на забитые досками отели с вывесками то ли на французском, то ли на английском, а может статься, на немецком языке, тоскуя по своей родной деревеньке, где мне знаком был каждый кустик и камешек, и по Кельце, где я знал каждую забегаловку. Продвигался я по железнодорожной насыпи, строго следуя указателям, которые мне нарисовала кухарка, и только когда споткнулся о пуделя, до меня дошло, что собачонка не на шутку ко мне привязалась, невзирая на то, что пару раз я угостил ее по хребту камнем.

А вокруг одна большая свалка и полный разгром. Сломанные кресла, разбитые буфеты, разодранные картины, раскрытые чемоданы — верно, вылетевшие из окон поездов, — ножи, вилки, вполне возможно, что и столовое серебро, теннисные ракетки и — ни живой души. Даже страх меня взял, не попутал ли я дороги и не заблудился ли часом.

Только вижу вдруг вдалеке по левую сторону от путей вроде бы как из трубы валит дым. И тут же из-за поворота показался покосившийся домик, что-то наподобие избушки на курьих ножках. Сердце у меня сжалось — выглядел он совсем как наш, родимый. На заборе весело пузырились простыни с пододеяльниками, большого и маленького размера трусы, ребячьи и дамские, и даже бюстгальтер. Вокруг носилась пацанва числом не меньше дюжины, похожая на нашу, только разноцветная, и, беззаботно гомоня, связывала по нескольку в пучок короткие толстые брусочки, как будто бы динамитные. А на самом порожке, приставив ладонь ко лбу козырьком, как от солнца, хотя тут везде было электричество, стояла одетая во все белое кухарка.

— А что, ребятишки эти — ваши детки? — спросил я, малость испугавшись, потому как, хоть вообще-то люблю мелюзгу, этих все-таки было многовато.