Кейт Мортон - Далекие часы

Я не уловила связи.

— Но разве Юнипер не была бы счастлива оставить замок на попечение сестры, которая любит его всем сердцем?

Саффи улыбнулась.

— Все не так просто. Папа мог быть жестоким, когда хотел добиться своего. Он добавил в завещание условие. Если бы Юнипер создала семью, замок перешел бы во владение католической церкви.

— Церкви?

— Папа терзался угрызениями совести.

После разговора с Перси мне была известна причина этого.

— То есть если бы Юнипер и Томас поженились, замок был бы утрачен?

— Да, — подтвердила Саффи, — именно так. Бедняжка Перси не пережила бы этого. — Она поежилась. — Прошу прощения. Никто даже не подумал, что здесь будет так холодно. Нам самим не нужна эта комната. Боюсь, в этом крыле нет отопления, но на дне гардероба должны быть лишние одеяла.

Сверкнула ветвистая молния, раздался раскат грома. Тусклый электрический свет заколыхался, замерцал, и лампочка погасла. Мы с Саффи одновременно подняли керосиновые лампы, как будто марионетки, которых дернули за одну и ту же нитку, и уставились на остывающую лампочку.

— О боже, — вымолвила Саффи, — прощай, электричество. Хорошо, что мы догадались захватить лампы. — Она помедлила. — Ничего, если я оставлю вас одну?

— Конечно.

— Ну хорошо, — улыбнулась она. — Тогда доброй ночи.

Ночью все иначе. Мир становится другим, погрузившись во тьму. Неуверенность и обида, тревога и страх по ночам отращивают зубы. Особенно когда спишь в чужом старом замке, а на улице бушует гроза. Особенно когда весь день слушал исповедь старой леди. Вот почему, когда Саффи удалилась и закрыла за собой дверь, я и не собиралась гасить лампу.

Переодевшись в ночную рубашку, я села на кровать, белая и похожая на привидение. Прислушалась к дождю, который по-прежнему лил как из ведра, и ветру, грохотавшему ставнями, словно кто-то пытался забраться в дом. Нет… я отогнала подобные мысли и даже сумела посмеяться над собой. Конечно, я думала о Слякотнике. Вполне естественно, ведь я проводила ночь в том самом месте, где происходило действие романа, в погоду, которая словно сошла с его страниц…

Забравшись под покрывало, я обратилась мыслями к Перси. Я захватила с собой записную книжку и принялась записывать все, что взбредало в голову. Перси Блайт поведала мне историю рождения Слякотника — огромная удача. Она также раскрыла тайну исчезновения Томаса Кэвилла. Я должна была испытывать облегчение, однако меня что-то тревожило. Ощущение было свежим; что-то, связанное со словами Саффи. Пока она говорила об отцовском завещании, у меня возникали неприятные предчувствия, в уме вспыхивали огонечки, от которых становилось все больше не по себе; любовь Перси к замку, завещание, которое означало его потерю, если Юнипер выйдет замуж, прискорбная гибель Томаса Кэвилла…

Но нет. Перси утверждала, что это был несчастный случай, и я верила ей.

Правда верила. К чему ей лгать? С тем же успехом она могла скрывать все и дальше.

И все же…

Обрывки впечатлений сменяли друг друга: голос Перси, затем голос Саффи и, для ровного счета, мои собственные сомнения. Но не голос Юнипер. Я столько слышала о младшей Блайт, но не от нее самой.

Наконец я разочарованно захлопнула записную книжку. На сегодня достаточно. Я вздохнула и просмотрела принесенные Саффи книги в поисках чего-то, что поможет успокоиться: «Джейн Эйр», «Удольфские тайны», [55] «Удольфские тайны» (1794) — готический роман Анны Радклиф. «Грозовой перевал». Я поморщилась: добрые друзья, но не из тех, чье общество порадует в такую холодную и бурную ночь.

Я устала, очень устала, однако не хотела засыпать, не хотела задувать лампу и погружаться во тьму. Но веки начали слипаться, и, пару раз встряхнувшись, я решила, что устала достаточно и быстро поддамся сну. Я задула пламя и закрыла глаза: запах дыма быстро таял в холодном воздухе. Последнее, что я помню, — шелест дождя по стеклу.

Очнулась я рывком, внезапно и неестественно, неведомо в каком часу. Я лежала очень тихо, напрягая слух. Ожидая, гадая, что именно меня разбудило. Волоски на руках стояли дыбом, и я испытывала сильнейшее и жуткое ощущение, что я не одна, что в комнате кто-то есть. С колотящимся сердцем я вгляделась в тени, опасаясь того, что могу увидеть.

Я ничего не увидела, но знала: здесь кто-то есть.

Затаив дыхание, я прислушалась; на улице по-прежнему лил дождь, ветер с воем стучал ставнями, призраки скользили по камням коридора, и я просто не могла ничего услышать. У меня не было спичек, чтобы зажечь лампу, и потому я постаралась относительно успокоиться. Я сказала себе, что все дело в моих мыслях перед сном, моей одержимости «Слякотником». Шум мне приснился. Мне просто мерещится.