Кейт Мортон - Далекие часы

Юнипер остановилась в центре сада, хрупкая старая леди в призрачно-бледном платье, промокшая, растрепанная. И внезапно до меня дошли слова Перси о том, что в грозу Юнипер тревожится особенно сильно. В ту далекую ночь 1941 года разразилась гроза, такая же, как сегодня…

Странно, но буря словно утихла вокруг Юнипер. Я на мгновение застыла, прежде чем сообразила, что должна выйти наружу и отвести ее в дом; что она не может оставаться под дождем. В этот миг я услышала голос и заметила, что Юнипер посмотрела направо. Из калитки появилась Перси Блайт в макинтоше и резиновых сапогах. Она направилась к своей младшей сестре, уговаривая ее вернуться под крышу. Протянула руки, и Юнипер, спотыкаясь, упала в ее объятия.

Внезапно я почувствовала себя незваным гостем; чужаком, наблюдающим нечто очень личное. Я повернулась, собираясь уйти.

За спиной кто-то стоял. Это была Саффи с распущенными волосами. Она куталась в домашний халат, и на лице ее было написано искреннее извинение.

— Ах, Эдит, — промолвила она. — Ради бога, простите за беспокойство.

— Юнипер… — начала я, указывая себе за плечо, пытаясь объяснить.

— Все в порядке, — ласково улыбнулась Саффи. — Она иногда убегает. Беспокоиться не о чем. Перси проводит ее в дом. Возвращайтесь в постель.

Я поспешила вверх по лестнице, по коридору, к себе в комнату и тщательно закрыла дверь. Я прислонилась к ней, переводя дыхание, которого по-прежнему не хватало. Щелкнула выключателем в надежде, что электричество дали, но увы: глухой пластмассовый щелчок и никакого ободряющего света.

На цыпочках я прокралась к кровати, опустила загадочную коробку на пол и завернулась в одеяло. Я лежала на подушке и слушала стук сердца в ушах. Из головы не шли подробности признания Юнипер, ее смятенная попытка собрать воедино фрагменты раздробленного сознания, объятие, которым она обменялась с Перси на кладбище домашних животных. И тогда я поняла, почему Перси Блайт мне солгала. Я не сомневалась, что Томас Кэвилл действительно погиб штормовой октябрьской ночью 1941 года, но его убила не Перси; она просто до последнего вдоха защищала свою младшую сестру.

Вероятно, я наконец заснула, поскольку следующее, что помню, — тусклый, влажный свет, пробивавшийся сквозь щели в ставнях. Гроза миновала, сменившись усталым утром. Я немного полежала, уставившись в потолок и вспоминая события прошлой ночи. При долгожданном свете дня я окончательно уверилась, что именно Юнипер в ответе за смерть Томаса. Это все объясняло. А еще я знала, что Перси и Саффи готовы на все, лишь бы навеки скрыть правду.

Я вскочила с кровати и едва не споткнулась о коробку на полу. Подарок Юнипер. Столько всего случилось, что я совершенно о нем забыла. Коробка была того же размера и формы, что и коробки Саффи в архивной. Я открыла ее и обнаружила внутри рукопись, но эта рукопись принадлежала не Саффи. На обложке было написано: «„Судьба: история любви“, Мередит Бейкер, октябрь 1941 года».

Мы все заспались, и хотя утро уже заканчивалось, когда я спустилась вниз, в желтой гостиной был накрыт завтрак, и три сестры сидели за столом. Близнецы щебетали, как будто ночью не случилось ничего необычного. Возможно, так и было; возможно, я стала свидетельницей всего лишь одного прискорбного эпизода из многих. Саффи улыбнулась и предложила мне чашечку чая. Я поблагодарила ее и взглянула на Юнипер, которая безучастно покоилась в кресле; в ее поведении ничто не выдавало ночного волнения. Мне показалось, что, пока я пила чай, Перси наблюдала за мной чуть более пристально, чем обычно, но это могло быть следствием ее вчерашней исповеди, истинной или ложной.

После того как я попрощалась с остальными, она проводила меня до вестибюля, и по дороге мы довольно мило поболтали о разных пустяках.

— Что касается моего вчерашнего рассказа, мисс Берчилл… — Она решительно стукнула тростью. — Хочу еще раз повторить, что это был несчастный случай.

Я догадалась, что она проверяет меня; желает убедиться, что я по-прежнему верю ей и Юнипер ничего не говорила мне ночью. Мне представилась возможность открыть свои карты, напрямую спросить, кто в действительности убил Томаса Кэвилла.

— Конечно, — отозвалась я. — Я все понимаю.

Чего я добилась бы своим любопытством? Удовлетворила бы его за счет душевного покоя сестер? Я не могла на это пойти.

Она явно испытала облегчение.

— Я бесконечно страдала. Я не хотела этого.