Владимир Шаров - Репетиции

Чвертинский, как описывает его в дневнике Сертан, был любезен, немолод и очень толст. Дышал он с хрипом, тяжело и отрывисто. Вечером, когда сердце уставало гнать кровь по огромному телу, ноги у него распухали от воды и он едва мог ходить. После второго спектакля он увез их приму Аннет к себе, и она вернулась только на следующий день.

Еще в самом начале войны Сертан хотел уехать из Польши и уехал бы, если бы не Аннет. Но в Польше ее носили на руках, она была королевой и на сцене и в жизни, и о Франции, Бретани не хотела слышать. Сертан был готов ехать во Францию без театра, но не без Аннет, и тоже остался. По всем понятиям, она была его, он любил ее и готов был ждать, когда она одумается и вернется. Он купил ее двенадцатилетней девочкой в Руане у ее отца, акробата-канатоходца, и он, Сертан, сделал из нее настоящую актрису. Он ставил ей не только походку, но каждое движение, каждый жест, она была благодатный материал, тело ее было умно и послушно, и многое давалось ей совсем легко. У нее был и талант, и интуиция, поэтому он сумел научить ее понимать то, что говорят герои в пьесах, где она играла, и то, что в пьесы попасть не могло, потому что они — только часть жизни, хотя, возможно, и главная. Он и ее саму научил и думать, и говорить, да в общем, наверное, и чувствовать; в сущности, он вложил в нее все, что у него было, и любил он ее всегда, и, конечно, никогда бы не смог ее оставить и уехать один.

До плена дневник Сертана был переполнен Аннет. Часто записи, связанные с ней, не перебиваясь ничем, шли много страниц подряд. Мы с Мишей уставали от нее, уставали от перевода однообразных текстов. День за днем Сертан объяснялся Аннет в любви, жаловался, плакал, умолял вернуться — и тут же ругался, называл потаскухой и лярвой, проклинал ее и себя за то, что сделал из нее актрису, и снова молил Аннет простить его и вернуться. Я не думаю, что она читала эти записи, но, наверное, знала о них.

В четырнадцать лет Аннет сделалась женой Сертана, но театр она любила больше его и к актерам была ближе, чем к нему, она и изменять стала сначала с актерами. Она мешала его отношениям с ними, мешала его власти, из-за нее театр все время лихорадило, и несколько раз труппа едва не распалась. Расстаться с Аннет Сертан не мог, через три года после их женитьбы репертуар целиком держался на ней, выхода не было, и тогда он отпустил ее к актерам, она сделалась, как все, и перестала быть его женой. Было это шесть лет назад, ей только что исполнилось девятнадцать, и с тех пор она приходила к нему лишь дважды.

Аннет сама сказала Сертану, что провела ночь с Чвертинским и, наверное, будет с ним и дальше. Она давно уже стала говорить Сертану о своих любовниках, потому что знала, что он выслеживает ее и ему и так все про нее известно. К Чвертинскому Сертан не ревновал: тот был урод, и Сертан понимал, что Аннет не может его любить. В городе уже был голод, и труппа видела, что если бы не эта связь, театру пришлось бы плохо. Конечно, он не был ей благодарен, но за те шесть лет, что они жили врозь, научился ее жалеть.

Сертана удивляло, почему Чвертинский заставляет их играть каждый вечер, и он спрашивал об этом Аннет. Она говорила, что князь любит ее и любит театр, но Сертан, потому что он жалел Аннет и потому, что Чвертинский был урод, сам стал объяснять ей, что любовник ее смел и умен: еще два дня назад город был парализован рассказами о казацких зверствах и только у них на сцене жизнь была такой, как будто войны нет и в помине, только у них правый побеждал сильного и добро торжествовало над злом. Подойди казаки раньше, они легко взяли бы Тульчин, а сейчас все готовы сражаться, все верят в успех, и сделал это их театр.

Войска в Тульчине было немного, шесть сотен польской шляхты и две тысячи евреев, многие из которых, правда, знали военное дело. Перед общим врагом поляки и евреи заключили союз и поклялись друг другу в верности. Поляки дали евреям оружие, и они вместе деятельно укрепляли город.

Чвертинский был стар, возил к себе Аннет редко, и скоро у нее появилась другая связь. Когда Аннет пришла к Сертану и сказала, что ее любовником стал Рувим — сын гаона, главы тульчинских евреев, Сертан испугался.

Рувим был совсем мальчик, но так похож на Христа, как никто из смертных походить на Спасителя не мог. Сертан и сам приметил его на улице дня три назад и тогда же, еще не зная, кто он, подумал, что вот кого он должен взять к себе в труппу: Аннет — Мария Магдалина, а мальчик — Христос. Потом, уже дома, он отчетливо понял, что Христос был евреем и, как ни странно, он, Сертан, не удивится, если и вправду окажется, Что это Иисус Христос, пришедший спасти их, и еще: если этот мальчик — простой еврей, то и Христос тоже был простым евреем.