Чель Весте - Кристиан Ланг - человек без запаха

Как-то в пятницу вечером, за несколько дней до Рождества, Ланг с Саритой подвозили Кирси в аэропорт. Кирси ехала встречать Рождество и Новый год в Мадрид, к своему молодому человеку, Мигелю, и Ланг, сидя за рулем, слушал, как девушки подшучивают над его накачанным прессом, sixpack, как они говорили. Они проехали серый от дождя Котгби, и от всей этой болтовни, беззаботной, как бабочки-лимонницы июньским днем, Ланту стало не по себе. Когда они выехали на Тусбиледен, Ланг уже еле сдерживался. Он разогнался до ста тридцати километров в час и, как только за окном мелькнул поворот на Оггельби, обернулся и прошипел:

— Может, хватит уже! Неужели вы и вправду такие… идиотки?

Сидевшая на заднем сиденье Кирси хихикнула, а Сарита холодно посмотрела на него и сказала:

— Вот как? Тебе не нравятся наши разговоры?

— Да, — ответил Ланг, — не нравятся. Ненавижу, когда несут чушь! И кривляются! — добавил он.

Сарита ничего не ответила, она демонстративно отвернулась и стала смотреть в окно: на улице моросило, все вокруг было серо-коричневого цвета, который разбавляли только неоновые вывески «Этуетти», «Гигантти» и других дешевых супермаркетов. Но потом, когда они вдвоем возвращались в город, Сарита сказала сухо и холодно:

— Если ты решил, что имеешь право диктовать мне, о чем можно говорить, а о чем нет, то лучше найди себе другую любовницу.

Это была их первая настоящая ссора, которая длилась несколько дней. Когда они вошли в квартиру на Хельсингегатан, Миро тут же перестал смотреть телевизор, подбежал к Сарите и прыгнул ей в объятия.

— Привет, Кришан, — сказал он, поглядев на Ланга.

— Привет, Миро, — ответил Ланг и пошел на кухню разделывать рыбу.

Когда все было готово, сели за стол. Сарита и Ланг открыли бутылку сухого итальянского вина. Ужинали они в полном молчании. Потом Сарита уложила Миро, и они стали смотреть очередной выпуск «Сумеречного часа» — все так же молча.

На этот раз ведущий Ланг отдал предпочтение лиловым тонам: на нем была светлая рубашка с легким оттенком лилового, галстук — нечто среднее между белым, розовым и фиолетовым, и темно-лиловый пиджак. Зритель Ланг подумал, что в целом все выглядит довольно стильно, но Сарита ничего не сказала о костюме ведущего. Первыми гостями студии были премьер-министр Липпонен и историк, профессор Силтaла. Липпонена всю осень сильно критиковали за резкий тон его политических выступлений, и Ланг пригласил их с Силталой, чтобы поговорить об авторитарном наследстве в финской политике. Ланту показалось, что беседа удалась, разговор получился серьезный, но Сарита пару раз зевнула. Через полчаса началась рекламная пауза, и Сарита, которая за весь вечер не произнесла ни слова, сказала:

— Иногда я так устаю от чужих мнений, что хочу превратиться в какую-нибудь актинию.

После чего удалилась в спальню и закрыла за собой дверь. Ланг пожал плечами и выключил телевизор. Он взял бутылку, выпил остатки вина в свой бокал, подошел к окну и стал смотреть на темный и обшарпанный внутренний двор. Напротив, этажом ниже, кто-то смотрел «Сумеречный час». Самого человека он не разглядел — лишь вытянутые ноги и голые ступни на маленькой скамеечке, — зато экран был виден отлично. Ланг постоял некоторое время, глядя на свое изображение. Все это напоминало немое кино, только цветное. На экране Ланг разговаривал с известным актером, который славился своей бурной жизнью: они обсуждали, каково это постоянно находиться в центре внимания желтой прессы. И вдруг крупным планом показали лицо Ланга. Поскольку слов было не слышно, Ланг с ужасающей отчетливостью увидел, как он выглядит на телеэкране. Все его движения были неестественны: наигранное оживление на лице, мимика, скорее похожая на гримасы, подергивание щек и уголков рта, когда он пытался говорить выразительно. И главное, Ланг увидел руки — они вертелись, махали и нарезали круги вокруг туловища, словно огромные неуклюжие птицы. Ланг вспомнил, как Минккинен говорил о том, что для телеэкрана у Ланга чересчур оживленные манеры и что ему прежде всего надо научиться следить за руками. И Ланг снова испытал отвращение — отвращение, которое всю осень вынуждало его ворчать и ругаться на Минккинена, на режиссера студии и всех остальных. Да кто он такой, этот щеголь на экране? И что такого уж особенного в его речах, что он счел себя вправе занимать чужое время в пятницу вечером, когда все и так устали после пяти долгих, дождливых и темных рабочих дней? Ланг допил вино и отошел от окна. Тяжелыми шагами он направился в спальню, словно предчувствовал: конечно, завтра Сарита заговорит с ним, но до самого Рождества она не прикоснется к нему и не позволит ему прикоснуться к себе.