Чель Весте - Кристиан Ланг - человек без запаха

— Не выпьешь стаканчик? — предложил Векку, достав бутылку дорогого ирландского виски.

— Нет, — сказал Ланг, — я собрался в кино.

— С ней? — спросил Векку.

— К сожалению, нет.

Сарита привела Миро туда, где они условились встретиться, — к часам магазина «Стокманн». Ланг с Миро купили билеты на мультфильм в один из маленьких залов «Форума». Перед началом сеанса они гуляли по центру. В магазинчике «Кенди пикс» Миро стал выпрашивать фруктовые тянучки, и дядя Кришан, конечно, не отказал, так как ему очень хотелось расположить к себе мальчика. Сидя в зале, Миро усердно опустошал огромный шуршащий пакет. В середине мультфильма шуршание прекратилось, Миро перестал жевать, а спустя некоторое время его стошнило прямо на колени Лангy. Мальчик заревел, обвинив во всем Ланга. Смыв с себя в туалете еще не переваренные конфеты и уже переваренные макароны, Ланг оставил свою визитку охраннику, и они поспешно вышли из кинотеатра.

В тот же вечер Ланг лежал в постели Сариты. Миро спал в своем алькове в другом конце квартиры. Ланг все еще чувствовал кисло-сладкий запах рвоты. Сарита уснула, а Ланг все смотрел на нее и не мог насмотреться. Он любовался ею, словно скульптурой, — так, как она говорила, когда сидела у него на диване в ту первую ночь. Сарита спала, раскрывшись. У нее были длинные ступни, большие пальцы слегка изогнуты. Икры и бедра тонкие, волосы на лобке аккуратно выбриты, а в самой середине оставлена узкая полоска. Впалый пупок поднимался и опускался при дыхании. Грудь была довольно плоская. Разметавшиеся на подушке волосы напоминали темный водопад. Ланг встал и вышел на кухню попить воды. Он вдруг подумал, что они всегда ночуют у Сариты — у него дома Сарита не была с той сапой июльской ночи. Это, конечно, из-за Миро, решил Ланг, но не только. Дело в том, что ему самому нравилось оставаться у Сариты, нравилось прятаться в этой двухкомнатной квартире, в этом чужом гнездышке, где он был недосягаем для окружающих. Здесь его не могли достать ни Минккинен с его бесконечными сметами, ни издатели с их вопросами о том, как продвигается новая книга, ни антрепренеры со своими малобюджетными, утомительными гастролями в провинции, ни малолетние нацисты со своими мейлами, в которых угрожали ему расправой, если он не перестанет приглашать на свою передачу социалистов, педиков и финских шведов.

Сюда, думал Ланг, стоя темной осенней ночью со стаканом воды в руке, сюда не доберется ни суета, ни злоба.

В декабре, вспоминал потом Ланг, у него еще случались приступы меланхолии, мучившей его все лето. Новая жизнь, с Саритой и без нее, давалась нелегко. По четвергам, поиграв с однокурсником в бадминтон, Ланг не мог уснуть до пяти утра. Не помогали ни объятия Сариты, ни судороги, которые сотрясали его тело, когда он изливал в нее свое семя. Близость с Саритой возбуждала, он чувствовал, как бурлит в жилах кровь, как медиаторы повышают нервное напряжение. Он испытывал безумную жажду жизни и одновременно смутный страх перед неумолимым течением времени. Ему хотелось поговорить, и своей болтовней он не давал Сарите уснуть. То и дело склонялся над ней в темноте, трогал за худое обнаженное плечо и шептал: «Дорогая, ты спишь?» Сарите это скоро надоело. Фотограф, с которым она работала, начинал рано и просил ее приходить в начале девятого. Поэтому с конца декабря Лангу по четвергам пришлось ночевать у себя дома, на Скарпшюттегатан. И он с сожалением вспоминал, что еще лет десять — пятнадцать назад никаких проблем со сном после физической нагрузки у него не было.

Кроме того, с самого начала их отношений Ланг стеснялся собственного тела, чего с ним раньше никогда не случалось. В душевой фитнес-клуба он украдкой поглядывал на молодые могучие торсы, накачанные прессы и самодовольные члены, еще не зачавшие детей. Затем опускал глаза и видел лишь половину своего вялого пениса, потому что остальное пряталось за маленьким, но уже имевшим место брюшком. Хотя его переживания, возможно, не имели оснований и к тому же Ланг скрывал свою досаду, он никак не мог отделаться от чувства стыда за собственное тело и вскоре стал чувствовать себя неуверенно даже в постели с Саритой. Его притягивала и в то же время пугала ее дерзость и независимость. Когда его по-зимнему сухая и уже немного дряблая кожа касалась гладкого, ароматного от крема тела Сариты, он чувствовал, что некрасив, робок и далеко не так опытен в любви, как она. Бывали ночи, когда Сарита отдавалась ему вся без остатка, но как-то высокомерно — словно королева, говорил Ланг. Она лежала на спине, небрежно раскинув руки, не обнимала Ланга, даже не касалась его. Ее глаза были закрыты, и Ланг думал, что на его месте мог оказаться любой и, хотя Сарита получает наслаждение, ей плевать, кто его доставляет.