Хелен Девитт - Последний самурай

Я подумал: Да на что мне вообще СДАЛСЯ отец. Так я могу приходить и уходить когда заблагорассудится. Иногда мне попадался муниципальный автобус, у которого сзади сообщалось: САУТУОРК: МЫ СЕРЬЕЗНО ОТНОСИМСЯ К ПРОГУЛАМ, и я шел на север через мост Тауэр в Сити, где к прогулам относились несерьезно. Какой отец станет с этим мириться? Надо перестать, пока счет в мою пользу.

Я бросил спать на полу. Бросил есть кузнечиков au gratin [117] В сухарях или сыре (фр.). с соусом из жареных мокриц. Сибилла все спрашивала, что не так. Я говорил, что все так. Никогда ничего не изменится — вот что не так.

Я решил заняться чем-нибудь таким, чего Хью Кэри в 11 лет не делал. Можно проработать «Конспекты Шома» по преобразованию Фурье — Сиб говорила, в школе его не преподают. ХК, наверное, вообще этого не учил. На всякий пожарный можно еще лагранжиан. И еще, пожалуй, преобразования Лапласа.

Сибилла печатала «Любителя тропических рыбок». Никто не помчит меня галопом по монгольским степям. И в ближайшее время не возьмет на Северный полюс.

Как-то раз мы с Сибиллой отправились в «Теско».

Ослепительный белый свет безжалостно бил с потолка, точно полуденное солнце в пустыне над Французским иностранным легионом; жестокое пустынное сияние блестящих полов резало глаза.

Мы медленно шли по проходу с крупами.

По сторонам вздымались огромные коробки кукурузных хлопьев и отрубей; когда мы добрались до мюсли, из-за поворота вывернула тележка, управляемая толстой женщиной, а следом появились трое толстых детей. Один плакал в толстый кулачок, двое дискутировали о «Фростиз» в противовес «Брэкфест боулдерз», а женщина улыбалась.

Она пошла по проходу, и Сибилла застыла у тележки, неподвижная, как коробки хлопьев на полках. Глаза у нее были как черные угли, кожа — как бледная и грязная густая глина. По молчанию ее, по черному пристальному взгляду я понял, что эту кроткую толстуху Сибилла надеялась больше никогда в жизни не встречать.

Тележка, женщина и дети приблизились, взгляд женщины вдруг скользнул прочь от коробок, и с кротостью смешалось радостное удивление.

Сибил! воскликнула она. Ты, что ли?

Очевидно, что она знала Сиб не многим лучше, чем ее имя. Человек, хорошо знающий Сибиллу, ни за что не начнет разговор столь беспрецедентно слабоумным замечанием.

Сиб молча смотрела на нее.

Это я! сказала женщина. Я, наверное, сильно изменилась, прибавила она, комически кривясь. Дети! прибавила она.

Мокрый кулачок оторвался ото рта, глазки узрели коробку, на которой разноцветные мультяшки поглощали рисованный продукт.

Я хочу «Медового монстра», взвыло дитя.

Ты в прошлый раз выбирал, сказал второй ребенок с очевидной Schadenfreude [118] Злорадство (нем.). , и вспыхнул спор касательно претензий двух других на право выбирать в текущую неделю.

Теперь двое рыдали в пухлые пальчики, а один орал.

Женщина без особого успеха попыталась восстановить порядок.

А это твой малыш? бодро осведомилась она.

Сибилла по-прежнему молчала, крепко сжав губы.

Если бы женщина была способна к мышлению, что, впрочем, еще не доказано, ее спутникам мысли ее были явно темны. Я видел, как мысли Сибиллы золотыми рыбками в аквариуме кружат у нее в голове. Наконец она заговорила.

Женщина в ужасе обернулась на свою малолетнюю свиту и тотчас вздохнула с облегчением: очевидно, что они ни слова не поняли.

Конечно, у каждого свой крест, весело сказала она.

Сибилла вперила горящий взор в банку запеченной фасоли.

А твоего мальчишечку как зовут? спросила женщина.

Его зовут Стивен, после секундного колебания ответила Сиб.

На вид умненький, сказала женщина. Фелисити, перестань! Мики, я кому сказала?

Он способен к логическому мышлению, сказала Сиб. В результате чего выглядит исключительно разумным. Беда в том, что большинство людей алогичны по привычке, а не по глупости; они, скорее всего, легко достигли бы разумности, если б их учили как полагается.

Значит, все к лучшему! сказала женщина. Как бы ни было трудно, кто знает, может, за углом нас ждет счастье.