Хелен Девитт - Последний самурай

Я подумал: вот ОН мог бы драться на мечах. Вот, подумал я, кого надо вызывать на бой — человека, который знает 50 языков, сотню раз смотрел в лицо смерти, равно неуязвим для хвалы и хулы. Этот человек, впервые повстречав своего сына, НАВЕРНЯКА посоветует ему в 11 лет пойти в Оксфорд или хоть в экспедицию его возьмет.

Где он остановился, в газете не написали.

Я позвонил его издателю и спросил, не планируются ли автограф-сессии. Понадеялся, что обаяние детского голоска поможет мне добыть потребные данные, и вскоре мне продиктовали список мест, где он будет раздавать автографы.

У него планировалась автограф-сессия завтра в «Уотерстоунз» на Ноттинг-Хилл-гейт.

Я доехал по Кольцевой и поднялся на улицу.

Сходил на автограф-сессию, и ХК, как я и предполагал, ушел пешком. Он был высок, как она и говорила, и двигался быстро, но я этого ожидал и прихватил скейтборд.

Дом оказался большой и белый, с белыми колоннами. Во дворе травяной квадратик с розами, в центре вымощенный плитняком круг, посреди круга птичья купальня. Скейтборд оставить негде. Я прошел десять домов по улице до таблички «Продается», спрятал скейтборд в высокой траве и вернулся.

Позвонил в дверь, и мне открыла женщина с блестящими волосами и блестящей бижутерией, вся накрашенная и в розовом платье.

Я удивленно уставился на нее. Я не знал, что он женат. Или, может, это его сестра.

Я сказал, что пришел к Хью Кэри.

Она сказала: Мне ужасно жаль, но он никого не принимает.

Я сказал извините и ушел и отступил дальше по улице. Потом женщина в розовом вышла, села в машину и уехала. Я вернулся к дому и позвонил.

Он подошел к двери и сказал Чего тебе.

Лицо морщинистое, загорелое, на щеке плохо заживший шрам. Глаза как голубые угли. Брови косматые, клочковатые усы. Волосы очень выцветшие, и в них седина.

Чего тебе? повторил он.

Мне нужно с вами поговорить, сказал я. Я знал, что, если развернусь и уйду, буду презирать себя до конца своих дней.

Он сказал, что может выкроить пару минут, и я пошел за ним в дом. Не знаю, чего я ждал, но не этих натертых деревянных полов, толстых ковров и мягких диванов. Интересную форму сослагательного не привезешь с собой трофеем, но все-таки я ждал чего-то другого.

Мы вошли в комнату с черно-белым мраморным полом и бледно-желтым диваном, и он указал на диван и снова повторил Чего тебе.

Я посмотрел в это лицо, будто вытесанное из камня, и понял, что сейчас погибну. Он мигом вычислит ложь, он будет меня презирать. Я представил, как он идет по Китаю с мальчиком: как он идет по Казахстану с маленьким отрядом; водить за нос такого человека — это низко, это недостойно. Надо сочинить предлог и уйти.

Камбэй велит Рикити позвать самурая. Сам сидит внутри, ждет. Велит Кацусиро встать за дверью с палкой. Настоящий самурай отразит удар.

Я подумал: если струшу, значит я и впрямь сын своего отца.

Я сказал: Я хотел с вами повидаться, потому что я ваш сын.

Ты мой…

Я погиб.

Глаза на этом каменном лице горели, блистали, как лезвие меча. Я погиб.

Его губы сжались. Я погиб.

Наконец он заговорил.

А это еще как вышло? сварливо осведомился он. Она сказала, что обо всем позаботилась.

Она забыла, что накануне приняла таблетку на день позже, честно сказал я. Я ушам своим не верил.

Женщины! презрительно сказал он. Ты, надо полагать, старше, чем выглядишь, не может быть, чтобы позже 83-го, значит, тебе сейчас…

13 и 10 месяцев, сказал я. Я выгляжу младше.

Ну так расскажи мне о себе, сердечно сказал он. В какой ты школе? Чем интересуешься?

Я не хожу в школу, сказал я. Я дома учусь.

Я хотел сообщить, что уже знаю греческий, французский, иврит, арабский, японский, испанский, русский и немного латынь (в произвольном порядке) плюс еще 17 или 18 поверхностно, но тут он взорвался.

Господи БОЖЕ! в ужасе воскликнул он. О чем думала эта дура? Ты хоть ЧТО-НИБУДЬ знаешь? 6×7?

В каком смысле? осторожно спросил я. Философией чисел я еще особо не занимался.

О — господи — боже.

Он заходил туда-сюда по комнате, ступая тяжело, чуть прихрамывая, — я вспомнил, что он пешком прошел тысячи миль. Он сказал: Тебе, мой юный друг, срочно надо в школу. Он сказал: И даже не думай. Я за твое образование заплатить не смогу. Он сказал: Я слыхал, государственные школы бывают неплохи. Он сказал: Господи, я к 6 годам знал всю таблицу умножения до 12.

Я к 4-м знал всю таблицу умножения до 20, но в омерзении своем этими данными с ним не поделился. Я сказал: А, в смысле, произведение 6 и 7?