Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Я объясняю ему, что с недавних пор больше не даю девушкам уроки английского языка.

Интересно, чем же мы тогда занимаемся, если не английским языком? Я опасаюсь разозлить молодого офицера, если отвечу ему, что мы рассказываем друг другу страшные истории или, верней сказать, просто истории, поэтому я вообще молчу.

Мне велено поименно перечислить всех девушек, которые ходят ко мне в сторожку.

Я не желаю никого перечислять. Сейчас я передаю это именно так, как воспринимал тогда. Мне уже доводилось много чего слышать про русских и про девушек.

По приказу офицера меня сажают в подвал комендатуры. Я провожу там два дня и две ночи, получаю черный хлеб и воду и жду дальнейших допросов. Но ничего не происходит. На вторую ночь меня выпускают из подвала. Я свободен. В комендатуре сидит господин Ранц. Это он меня вызволил. Я благодарю его, хотя было бы справедливей поблагодарить фройляйн Ханну и ее матушку.

Звучит это так: господин Ранц спас меня от Сибири. В те времена Сибирь поминают часто, и мои дорогие соотечественники нередко грозят друг другу: «Ну знаешь, если я расскажу об этом кому надо, Сибирь тебе обеспечена». Мне нечем вознаградить господина Ранца за его доброту, у меня ничего нет, в лучшем случае я мог бы вознаградить его своим преклонением, но, бог весть почему, это мне не удается.

Мать моих сыновей, судя по всему, уже перестала работать под американку. Конец американским временам, конец американскому языку! В газетах об этом ничего не пишут, официально об этом ничего не сообщают, но английский язык заклеймен как язык тайных агентов. Для матери моих сыновей я вновь становлюсь человеком, с которым можно обговорить то и се. Наш младший сын очень ослаблен после какой-то похожей на тиф болезни. Ему теперь нужно молоко, нужно масло, нужны жиры. Женщина, которая когда-то именовала себя моей женой, могла бы кое-что раздобыть из-под полы , но для этого ей нужны деньги, много денег, гораздо больше, чем я давал до сих пор. Я, правда, отдаю ей значительную часть своего заработка, да только заработок у меня невелик.

В эту пору привилегиями пользуется не только господин Ранц, который заслужил свои привилегии лагерными страданиями. Нет и нет, снова появились люди, которые сами себе предоставляют привилегии. Взять, к примеру, арендатора распивочной, что в садоводстве. Спекулянт , как на ухо сообщает мне господин Хёлер. Арендатор скупает предметы из драгоценных металлов, часы, даже старые будильники. Он и ко мне обращается с вопросом, нет ли у меня чего-нибудь в этом духе . Слово «часы» он произносит не «урен», как надо по-немецки, а «уры» и считает это верхом остроумия, потому что так их называют русские. Он достает из кармана целую пачку денег, давая понять, что платит наличными. Я спохватываюсь, что лишние деньги мне очень и очень пригодились бы, и еще спохватываюсь, что у меня есть обручальное кольцо. На кой оно мне теперь?

Кольцо я ношу в кошельке из посекшейся от старости кожи, а сам кошелек — в заднем кармане брюк.

К сожалению, кольцо не желает, чтобы его сбыли без всяких раздумий. Я должен приводить самому себе всевозможные доводы, чтобы заставить себя от него избавиться. Например: зачем люди вообще носят кольца? Как отражение нравов или как отражение безнравственности? А народ, который мы можем теперь созерцать лишь в мумифицированном виде, он уже знал кольца или нет? А те, что были еще раньше, обитатели сидячих могил, они уже носили кольца? Очень полезно перед совершением необычных поступков со всех сторон рассмотреть их на научной основе: итак, нравам какого народа я подражал, когда поддался на уговоры носить обручальное кольцо? Уж не шумерские ли то были нравы? Я прошу господина штудиенрата дать мне книгу, с помощью которой я мог бы достичь ясности в этом вопросе. Штудиенрат какое-то время размышляет, склонив голову набок, после чего показывает себя со своей наивной, самой симпатичной стороны. В учебнике для садоводов, отвечает он, говорится много интересного о происхождении косточковых, из чего он делает вывод, что в учебнике для ювелиров должно говориться о происхождении колец. В его библиотеке такой книги, к сожалению, нет. Но, возможно, он сумеет раздобыть ее для меня где-нибудь на стороне.

Но пока суд да дело, мне приходится сложить собственную песню о причинах употребления колец, что не совсем бесполезно для человека, намеренного примкнуть к стану писателей. Ах, как молод и простодушен был я тогда, как не ведал ни сном ни духом, что пройдут годы и известные литературоведы осыплют меня укоризнами и назовут мыслителем-самоучкой. Как я осмеливался сам, своими глазами увидеть и открыть что-то, даже и не подумав проконсультироваться , как это называют сегодня. Не далее чем вчера я своими ушами слышал, как продавщица в магазине хозяйственных товаров сказала, что ей надо сперва пройти в кабинет к шефу и проконсультироваться с ним по вопросу, есть у них на складе сидячие ванны или их там быть не должно.