Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

— Нет, теперь — две, — поправил ее Садовый Бог.

Тогда фея добавила еще одну среднюю ногу и сказала:

— Зато теперь уж точно четыре.

— Теперь три, — подсчитал Садовый Бог.

— Я еще не кончила, — сказала фея и выбросила на стол единственную переднюю ногу. — Зато теперь — шесть! — воскликнула она с победным видом. — Шесть, и все налицо!

— Четыре, — терпеливо подытожил Садовый Бог.

Фея принялась считать и пересчитывать. Но сколько ни считала, больше четырех не получалось.

— Как так? — совсем растерялась Грызля. — Сколько себя помню, всегда их было шесть.

— Две ваши ноги отрубил Добриэль, — разъяснил ей Садовый Бог. — Одну — под землей, вторую — в воздухе. Мне остается лишь выразить вам сочувствие по поводу столь невосполнимой утраты.

— А мне сдается, это у меня от ревматизма, — овладела собой фея. — Хорошо, я подпишу.

Она взяла карандаш, протянутый ей Садовым Богом, и размашисто подписалась: «Грызля, шестиногая повелительница Гадкого Сада».

— Весьма сожалею, — заметил Садовый Бог, — но вам придется исправить подпись.

— Вам не нравится моя подпись? — вскинулась фея.

— Просто она недействительна, — возразил Садовый Бог. — Следовало написать: четырехногая повелительница.

Фея зачеркнула «шести» и накарябала сверху «четырех». Потом поднялась со своего места и заявила:

— Полагаю, теперь все улажено.

— Я всегда надеялся, что вражды между нами можно избежать, — откликнулся Садовый Бог.

— А разве мы когда-либо враждовали, Всевечнейший? — величественно произнесла фея. — Что касается меня, то я нахожу нашу встречу чрезвычайно обнадеживающей. Во всем остальном недавние события составили самый мрачный период за все время моего правления, но я далека от мысли изливать вам или кому бы то ни было свои неприятности. Каждой владычице приходится считаться с тем, что беда может нагрянуть в любой момент.

С этими словами она удалилась, гордо подняв голову, и вскоре скрылась в густых зарослях. Правда, с той минуты, как она убедилась, что двух ног у нее не хватает, походка ее утратила решительность и твердость, отличавшие ее в дни блеска и славы.

Милена хорошо перенесла дорогу домой. Она обвила мощную шею Каспера рукой, а пальцами вцепилась в крутые завитки его шерсти. Каспер же тащил свою ношу с великим смирением. Вдруг Милена спросила:

— А куда ты меня, собственно, ведешь?

— Как это куда? — переспросил Каспер. — К вам домой.

— В осиное гнездо? Ни за что! — уперлась Милена. — Туда меня на аркане не затащишь.

— Я не собираюсь тащить вас на аркане, и сердце у меня не каменное. Я вполне понимаю вашу точку зрения. — Он почесал задней ногой за ухом и погрузился в обдумывание новой трудной проблемы.

Милена заплакала.

Кое-кому может показаться, что Милена слишком часто прибегает к слезам. Но на этот раз состояние крайней физической усталости, в котором она находилась, заставляет отнестись к ней со всей доступной нам снисходительностью.

— Все это чушь и чепуха, — произнес наконец Каспер. — Ваш настоящий дом — птичье гнездо. Там ваше место, и только там вы сможете как следует восстановить силы.

— Вот-вот, правильно! — подхватила Милена. — Но всю ответственность будешь нести ты.

— Я всю дорогу несу вас на себе. И ответственность — пустяк по сравнению с этим.

Путь их пролегал мимо поленницы, где жила Ежиха. На вечернем солнышке у входа нежились хозяйка и ее гостья — Жаба.

— Куда это вы? — спросила Ежиха, которой всегда хотелось быть в курсе всех дел.

— Да вот, Георг заболел, — ответил Каспер. — Несу его в птичье гнездо.

И принес именно туда.

Милена, облегченно вздохнув, растянулась на мягкой подстилке из трав и пушинок и сказала:

— Каспер, я дивлюсь твоему хвосту.

— О, — отозвался Каспер. — Как он там поживает?

— Видимо, прекрасно, — сказала Милена. — Торчит торчком.

— Приятно слышать, что у него все в порядке, — ответил Каспер. — Однако вам пора бы наконец и поспать.

Он свернулся кольцом и закрыл глаза. А во сне сражался с целым роем ос. Едва завидев его, осы побледнели от страха. Полоски на их спинках, правда, остались, но уже бесцветные.

И каждый раз, надвое перекусывая приснившуюся осу, пес во сне клацал зубами.

— Я ничего не имею против этого Георга, — сказала Жаба, обращаясь к Ежихе, — но разве мы обе можем забыть то время, когда в птичьем гнезде еще жила Милена.

— Золотое было времечко, — поддакнула ей вдова.