Вернер Гайдучек - Современная повесть ГДР

Я видел, как отец хотел подать матери руку, но она откинула голову назад и взмахнула своей стрижкой, сделав вид, что не заметила протянутой руки, и, глядя прямо перед собой, вслед за другими прошествовала мимо отца в комнату.

Прошло какое-то время, прежде чем все расселись за прямоугольным столом. С широких краев стола напротив своих мужей сидели женщины, отец сел с узкого края, а я, закутавшись в одеяло, примостился с противоположной стороны. Я не смел никому смотреть в глаза и уставился на висевшую над диваном картину. На ней был нарисован старик лесничий с белой бородой и с ружьем на плече. Он грозил кулаком какой-то влюбленной парочке, которая в обнимку шла по местности и, видно, так громко болтала и смеялась, что спугнула косулю. Косуля исчезала в кустарнике с левой стороны картины. Лесничему не удалось сделать выстрел, и поэтому он грозил парочке кулаком.

За столом мои родственники стали запугивать друг друга взглядами и словами. Одни утверждали, что случай этот криминальный, другие соглашались и говорили, что в дело должен вмешаться прокурор. Одни кричали, что ребенок должен поехать с ними, другие заявляли, что он должен остаться здесь. Все это продолжалось до тех пор, пока дверь комнаты не заскрипела и на пороге не появился Мунцо. Одним прыжком он вскочил ко мне на колени. Мне показалось, что кот оглядел всех по очереди и утихомирил присутствующих с помощью лазерных лучей, во всяком случае, наступила тишина.

Потом со своего места поднялась бабушка Хабенихт и встала за моей спиной. Когда-то она играла в художественной самодеятельности, да и теперь еще любила устраивать сцены. Одним движением она, словно фокусник, сорвала с меня одеяло. Теперь меня грел только кот. Пусть каждый убедится собственными глазами, заявила бабушка, что этот несчастный ребенок, ее единственный внук, страдает от истощения. В доказательство она принялась громко пересчитывать мои ребра. Не помню, сколько она их там насчитала. Мунцо спрыгнул с меня, и я прикрылся рукой, стесняясь своей наготы.

— Веди себя как следует, — прикрикнула на меня бабушка Хабенихт.

Потом она заявила, что связываться с отделом социального обеспечения или с окружными властями нет смысла. Даже медсестра деревенской больницы и та могла бы засвидетельствовать, что фрау Ленгефельд потеряла всякое право на воспитание ребенка. Меня следует передать отцу, с тем чтобы я ходил в школу в Пелицхофе. Домик они надстроят, в этом нет проблемы, кредиты сейчас выдаются на выгодных условиях, мать будет платить неплохие алименты, из которых можно будет погашать проценты за кредит. Бабушка была в ударе, она говорила и говорила.

Мать сжалась в комок и заплакала.

— Тебе следовало сокрушаться два месяца тому назад, Карола, — высокомерно проговорила бабушка Хабенихт. — Теперь слишком поздно.

Тут вскочил доктор Паризиус и властно подошел к бабушке Хабенихт. Та окинула его сердитым взглядом. Доктор Паризиус поднял для пущей важности на лоб очки и стал рассматривать бабушку в упор. Затем он сказал:

— Разреши-ка, пожалуйста, Лизабет, — и обхватил руками ее шею, надавив при этом большим пальцем на хрящ.

Этот прием я как-то видел в одном фильме по телевизору, женщина не могла оказать ни малейшего сопротивления своему душителю. Сцена была захватывающей. Мне кажется, все затаили дыхание, пока наконец дедушка Паризиус не объявил:

— У тебя щитовидка, Лизабет. С этим не шутят.

— Ну вот еще! — воскликнула бабушка Хабенихт. Она разозлилась, но немного отступила назад. Кажется, она почувствовала в себе какую-то неуверенность.

— А потом, это прискорбное искривление левого бедра, — продолжал доктор Паризиус.

— Искривление, искривление! — сердито воскликнула бабушка.

Когда я отвечаю таким образом, родители утверждают, что я грубиян.

— От тяжелой работы, — заметил доктор Паризиус. — И неудивительно. Тебе нужно обратиться к ортопеду, пока еще не поздно. Я устрою тебе консультацию.

Бабушка от страха повалилась на стул, а потом случилось то, что бывает с ней только во сне: она замолчала.

Дедушка Паризиус взял одеяло и закутал меня.

— Еще не хватало, чтобы мальчонка подхватил воспаление легких, — сказал он.

Он назвал меня мальчонкой, и в этом слове не было ничего сердитого.

— Разве мы не можем вести себя как серьезные люди, — спросил доктор Паризиус. — Давайте попробуем вместе найти какое-то решение. То, что случилось, — это, конечно, плохо. И ты, Карола, несешь большую долю вины.