Томаш Пьонтек - Героин

Потом Кшишек тоже ушел, а я сел на бордюр и, глядя в небо, пытался остановить носовое кровотечение. Я надеялся, что в этом микрорайоне пацан, торчащий возле газона с окровавленным носом, — настолько же нормальное явление, как куст шиповника. Крики «Марцин!» перестали раздаваться. Вдруг в микрорайоне начало появляться множество женщин, возвращающихся с работы, Активная деятельность понемногу приостанавливалась, когда матери массово возвращались домой.

Сейчас еще рано, и мне нечего бояться. Вечером придет Роберт, но я не боюсь, потому что сегодня вторник и я могу курнуть. Я буду целовать его с таким сладостным спокойствием. В последний раз это его тоже не возбуждало, а успокаивало, У меня, наверное, есть дар — мои поцелуи успокаивают, вместо того чтобы возбуждать. Там, где я целую, не остается никаких следов, и ничто не раздражает Роберта. Под моими губами исчезают большие синяки, которые я нашел у него на плечах.

Я выискиваю самые чувствительные места для поцелуев, чтобы он еще сильнее почувствовал, что каждый мой поцелуй — это порция тепла.

Но это будет вечером, а сейчас меня ожидает кое-что, возможно, еще более сладкое. Я выхожу из дома и после продолжительных блужданий, которые меня слегка умиляют, нахожу остановку. Я плавно проникаю в теплый, урчащий автобус, в котором меня покачивает в темноте, потому что глаза мои закрыты. Я еду в свой старый дом. Это длится два часа, и все это время во мне переливается что-то густое, сладостно массирующее изнутри не только каждый кубический сантиметр моего тела, но и каждую мысль. Так бывает, когда ты становишься одним большим, сильным и добрым чувством. Каждый должен этим стать.

Приехав, я иду домой через лес, а потом наблюдаю за ним из-за ветвей. На протяжении часа ничего не происходит, и мне очень хорошо. Потом мне приходит в голову, что возможно никого нет дома, Кася, наверное, в университете. Ребенок — с мамой в кафешке родителей. У меня есть ключ, я его не выбросил. Если они поменяли замки, то я только постою под домом.

Оказывается, что они поменяли-таки замки, но забыли про гараж. Из бетонного подземелья можно пройти по коридору в кухню, в которой недавно выключенная духовка излучает тепло и интенсивный запах шарлотки.

Увидев меня, собаки просто сходят с ума. Кика облизывает мне руки, а Гетман — настоящий теленок — ложится на спину, как маленький щенок. Я должен ему почесать животик. Даже если бы он не попросил, я бы сам лег под него, чтобы это сделать.

— Габриэлечка, Габриэлечка! — вдруг послышалось из-за стены. Кто-то там медленно перемещается в тапочках.

Как всегда в случае подобной опасности, появляется что-то похожее на приятную отрешенность, как перед сладким сном. Я забыл о бабушке. Она никогда не выходит из дома, хотя, собственно говоря, можно не переживать — она наверняка закрыта на ключ. Они всегда ее закрывают, когда уходят, потому что бабуля, предоставленная сама себе, способна на множество странных выходок. А сейчас она, должно быть, увидела меня из окна, когда я заходил во дворик. Наверное, она целый день сидит у окна.

— Габриэлечка! — кричит она все громче, будто боится, что я снова исчезну. Голос у нее как всегда неразборчивый, но в нем не слышно какого-то особенного страха. Скорее всего, есть в нем что-то мягкое, и мне становится очень, очень приятно, когда я это осознаю. Но может, родственнички просто не сказали ей, что я сделал. Скорее всего, не сказали.

Я тихонько пробираюсь в детскую комнату. При виде детской кроватки, на мгновение накатывает грусть. Но потом побеждает любовь. И спокойствие, которое из нее вытекает. Это хорошо, что ребенок так сильно любим. Даже если он никогда и не узнает, кто его так сильно любит.

На столике лежит листок бумаги и несколько полиэтиленовых пакетов. Мне приходит в голову мысль. Некоторое время я сижу за столом, восхищенный тем, что человеку может подсказать любовь. А потом беру ручку и начинаю писать.

«Я не знаю, когда Ты найдешь это письмо. Догадываешься ли Ты, кто его написал? Возможно, Тебе никогда не говорили, что у Тебя был отец. А может, Тебе сказали, что он был убийцей. Ты никогда с ним не встретишься. Я лишь хочу Тебе сказать, что единственное хорошее, что было в Твоем отце, — это любовь к Тебе. И она сохранится, потому что существует лишь одна любовь в этом мире. Она переливается из человека в человека, но это — одна и та же любовь. Твой отец не выдержал любви и поэтому умер. Но Ты встретишь ее не раз в глазах других людей, надеюсь также, что и в собственном теле и в собственном сознании. И тогда Ты и меня тоже встретишь. Встретишь то наилучшее, что было в Твоем отце».