Томаш Пьонтек - Героин

Молчание, а потом что-то похожее на тихое «да».

— Вашу руку. Спасибо. Конечно, если вы нарушите наш договор, я уже больше никогда вас не обслужу. Я не хочу быть замешанным в вашей смерти. А сейчас вы дадите мне сто злотых, а я дам вам половинку.

Шелест. А потом щелканье зажигалки. И запах, очень неприятный, горький, если не знаешь, что сразу же после него наступает. По идее я должен сойти с ума, но мне не так уж и плохо, потому что я снова возвращаюсь к тому что осталось во мне после обкура. Странно, но когда ты на этом сильно концентрируешься, оно может действительно долго длиться.

Чувак выходит из машины и удаляется, и тогда Роберт разрешает мне вылезти из-под полотенец и сесть на переднее сидение. Мы едем домой.

— Ты слышал? — спрашивает он. Я киваю головой.

— Хорошо. А ты знаешь, зачем я приказал тебе слушать?

Я не знаю. И даже не слишком пытаюсь догадаться — меня интересует один только Роберт. У него большие, карие, глубоко посаженные глаза. Самое необыкновенное то, что они постоянно здесь. Он никогда не позволяет себе быть отсутствующим. Он никогда не мечтает. Возможно, вся его жизнь, как сплошное мечтание. Как его мечтание.

— Я хотел тебе показать, как это делается, — говорит он. — На таких клиентах зарабатываешь меньше, чем на молокососах. Как ты думаешь, зачем мы их вскармливаем?

Я не знаю. Но слушать Роберта очень приятно.

— Да потому что героин слишком хорош, чтобы его курили только молокососы. Все больше взрослых, серьезных людей будет курить. Все больше. Всё. И должны будут с этим как-то жить. Они будут курить раз в неделю, в две недели. Нужно ориентироваться на таких клиентов, потому что скоро их будет больше. Это что-то должно для тебя значить.

— Почему?

— Ты интеллигентный человек. У тебя когда-то была семья. Ты спокойно научишься с ними разговаривать. И только со мной ты в безопасности, потому что постоянно должен прятаться. Ты, чувак, не пойдешь стучать в мусарню, потому что боишься мусоров больше, чем я. Меня посадят максимум на десять лет за торговлю. А тебя — на пятнадцать, если сочтут, что это было убийство. Ты не бросишь меня, потому что тебе некуда идти. А мне необходим для этого именно кто-то такой, как ты надежный и перспективный, потому что это — перспективная работа. Если ты будешь курить в течение недели, то я тебя убью.

Некоторое время мы сидим тихо.

— Это тебя вполне устроит, — начинает он опять. — Ты бездомный. Без семьи, без работы, бедный, еще недавно ты голодал, у тебя не было где спать. И вдруг все, что у них есть, становится твоим. Сейчас у тебя есть тысячи фирм, из которых ты можешь тянуть столько бабла, сколько хочешь. Тысячи семей. Все это у тебя есть. Ты можешь их заебать, можешь осчастливить, ты можешь все и сразу. Тебе перехочется курить. Ты увидишь, что это покруче героина.

Роберт закуривает сигарету. Огонь освещает лицо, однако нос бросает тень на глаз, который на миг исчезает в черном пятне, Я открываю в этом лице нечто, чего раньше еще не замечал. Каждую долю секунды по нему пробегает дрожь — маленькая и незаметная, — которая меняет его выражение. Одно выражение сменяет другое, потом опять возвращается первое, потом снова другое — и так каждую долю секунды. Кажется, что у Роберта — два лица, которые каждую долю секунды сменяют друг друга между собой и накладываются друг на друга, сливаясь в настоящее лицо Роберта — то, которое я вижу каждый день.

— Роберт, ты думаешь, что все семьи начнут курить?

— А что, блядь? Как ты думаешь, зачем человек заводит семью? Людям кажется, что если у них будут жена и дети, то будет хорошо. А когда у них появляется жена и дети, то оказывается, что не так уж и хорошо. И тогда они понимают, что они на самом деле не хотели заводить семью, а хотели, чтобы им было хорошо. Они сидят во всем этом только потому, что не знают, что с этим делать. Но это все развалится к ебеням, когда мы дадим людям нечто, от чего им на самом деле станет хорошо.

— Знаешь, ты должен когда-нибудь закурить, — позволяю сказать себе я.

И опять получаю пиздюлину, но только одну.

— Извини, Роберт, извини! — Я открываю глаза, Я вижу и слышу, что Роберт даже на мгновение не утратил контроль над автомобилем, когда приложился к моей щеке, — Сорри, Роберт, не злись, скажи мне только одно. — Я рискую, потому что он действительно зол. Он, казалось бы, совсем меня не замечает.

Я прикладываю металлическое дуло пистолета к щеке, У меня появляется синяк, а с синяком просто глупо идти на дело.