Анхела Бесерра - Музыка любви

Барселона всегда меняется в августе, превращаясь в многоголосый Вавилон, где в толпу праздношатающихся горожан вливаются потоки любопытных иностранцев всех мыслимых и немыслимых национальностей. Быстрым шагом проходят бородатые мужчины в джеллабах и тюрбанах, спешат, опустив глаза, закутанные в чадру мусульманки. Вот китайцы в спортивных майках — руки испещрены татуировками, подростки, все в дредах и пирсинге, бабушки с капризными собачонками на поводках, опустившиеся наркоманы с пустыми глазами, ушлые проститутки, подстерегающие растяпу-туриста.

Аврора проталкивалась через разношерстную толпу ко входу в метро. По пути она наткнулась на столики шарлатанов, гадающих на картах. Восточного вида женщина средних лет позвала ее по имени:

— Аврора! Мне нужно кое-что сказать вам.

Поразительно, откуда эта гадалка знает ее имя? Вопреки своим привычкам Аврора вытянула несколько карт из колоды.

— Недавно ваша мать трагически погибла, и вы хотите разобраться в причинах ее смерти, — серьезно произнесла женщина, вглядываясь в карты таро, лежащие на складном столике между ними. — Некто, находящийся сейчас поблизости, на этой самой улице, располагает интересующими вас сведениями.

Аврора Вильямари оглянулась, но вокруг мелькали только безымянные лица прохожих.

— Если то, что есть у этого человека, попадет к вам в руки, вы отправитесь в путь. Уезжайте отсюда. За границей вы найдете подсказки...

— Кто вы и откуда вы знаете, как меня зовут? — перебила Аврора, не на шутку заинтригованная.

— Порыв ветра принес мне ваше имя, и я должна была заговорить с вами. — Гадалка снова погрузилась в транс и продолжила: — Не позже чем через тридцать дней вы вспомните обо мне...

Аврора никогда не верила ни в гадалок, ни в ведьм, ни в судьбу, ни тем более в карты, но все это привело ее в замешательство. Загадочная женщина не сказала ей почти ничего такого, чего бы она сама не знала, но явно настаивала на том, что следует искать правду дальше. Недоумевая, Аврора вручила гадалке деньги, не слушая больше ее речей, и пошла прочь.

Уличная пифия пророческим голосом вещала ей вслед, что еще говорят карты, но Аврора была уже далеко. Зато инспектор Ульяда прекрасно расслышал последнюю фразу и на всякий случай взял гадалку на заметку.

Он уже не первый день следил за Авророй, но подойти и заговорить не решался. С тех пор как он услышал ее игру на рояле в квартире Дольгута, она постоянно занимала его мысли. Да, он не сомневался, что они равны в смысле общественного положения, но было в ней что-то такое, что выделяло ее среди прочих женщин, — что-то далекое, недостижимое и в то же время... близкое. Не то чтобы он желал ее физически, его влечение имело другую природу. Словно встретил нечто очень важное для себя, земное воплощение мира и покоя. С одной стороны, ему хотелось быть рядом с ней, просто так, чтобы любоваться ею. С другой стороны, он стремился продолжить расследование этой истории — не столько из-за двойного самоубийства как такового, сколько из-за его странной и непонятной подоплеки. Что же это за любовь такая, способная заставить восьмидесятилетних стариков откалывать подобные номера?

Ульяда тщательно прятал от посторонних взоров свой главный секрет: романтическое увлечение старыми фильмами о любви, которым он целиком посвящал немногочисленные часы досуга. Смертей он и на работе видел предостаточно. А это было единственное жизнеутверждающее времяпрепровождение, ради которого не требовалось ни ходить куда-то, ни подстраиваться под расписание. В любое время, когда ему заблагорассудится, он мог открыть ящик и выбрать видеокассету из своей богатой коллекции. И хотя он знал все фильмы наизусть, всякий раз, пересматривая их, предавался мечтам, вздыхал и утирал слезы, как мальчишка. Пятидесятипятилетний инспектор жил вместе с матерью, в скромной квартирке на улице Легалитат, поскольку так и не встретил женщину своей мечты, которую представлял себе красивой, как Ава Гарднер (по меньшей мере!), изящной, как Грейс Келли, и хрупкой, как Одри Хепберн. Будни его проходили в полицейском участке № 43 на Виа Лайетана. Ему нравилось вести следствие, копаясь в чужой жизни, — эта работа сближала его с любимыми киногероями. Иной раз он воображал себя загадочным сыщиком, этаким Хэмфри Богартом в макинтоше и шляпе с опущенными полями, или героем-спасителем вроде темпераментного и неотразимого Кларка Гейбла. Порой его посещала мысль, что он сам должен приплачивать родному государству за свою работу, ибо только она и позволяла ему чувствовать себя более или менее счастливым.