Ирэн Бург: Музыка любви

Было у матери три дочери. Первая умница, вторая – красавица, а младшая, ввиду малолетства, ни то, ни се. Все сестры были от разных отцов. Их мать обожала группу «Абба» и наслаждалась своей жизнью как могла. Ее дочери были, так сказать, побочным продуктом ее жизни в танцевальном ритме.

Последней ее страстной любовью был швед. В те далекие годы, когда квартет «Абба» еще распевал по всему миру, городок с населением не более тридцати тысяч, где с двумя своими дочерьми жила зрелая поклонница свободной любви, посетил один любитель быстрой езды. Он прибыл на своем шикарном, но подержанном спортивном автомобиле и остановился около бистро, где раскладывала сандвичи по тарелкам любвеобильная барменша. Барменша полюбила заезжего иностранца так же быстро, как тот поглотил свой завтрак, состоящий из омлета с помидорами, бифштекса, сэндвича с сыром и двух чашек эспрессо. В тот же вечер, когда шведский турист решил отдохнуть в местном придорожном мотеле, мать отдала ему свое сердце и в придачу к нему – свое роскошное женское тело. Заезжий удалец не отверг столь щедрых подношений, как мог на пальцах объяснил, что готов жениться, подарил ей колечко с мерцающей стекляшкой и отбыл на своем гоночном автомобиле в неизвестном направлении. По истечении девяти месяцев, так и не дождавшись своего любителя блиц побед, мать родила третью дочь и начала медленно и неуклонно стареть.

Когда младшей дочери исполнилось пять лет, мать вдруг вспыхнула неотразимой красотой бальзаковской женщины. Взяв кредит, она приобрела тур по Атлантике и за оплаченные две недели сумела завлечь в свои жаркие страстные сети седовласого вдовца. И даже умудрилась подвести его к мысли о необходимости регистрации их любовных отношений в мэрии. Брак был оформлен сразу по приезде, как и положено в их почтенном возрасте без лишних гостей и церемоний. Невеста была в скромном платье цвета морской волны в пасмурную погоду, жених – в добротном коричневом, как мокрый песок, двубортном костюме.

Мать трех дочерей и отныне жена своего мужа решила перебраться к супругу, который жил на берегу Атлантического океана в Сиэтле. Дочери же остались в стареньком дощатом домике в своем тихом провинциальном городке. Старшей тогда было двадцать пять, и она работала в местной библиотеке, за младшей из скучной Швеции приехал ее родной отец с бездетной женой. А средняя, которой тогда было восемнадцать, получила свой первый титул «непревзойденной красавицы» на каком-то пляжном конкурсе. На пляжах титулы всегда присуждают за очевидные достоинства.

Бетти действительно была сказочно красива. То ли индейская, то ли мексиканская кровь неизвестного отца проявилась в ней узкой талией, округлыми бедрами и громадными, опушенными густыми ресницами глазами цвета свежезаваренного чая. У нее были светло-русые волнистые волосы и до умопомрачения длинные, с тонкими щиколотками прямые ноги. Не ноги, а произведения искусства, которые она и не пыталась скрыть от любопытных взглядов в запасниках спускающихся к пяткам подолов и широких штанин. Бетти носила короткие юбочки и шорты, щедро демонстрирующие красоту ее гладких девичьих ног. Обувь она предпочитала удобную, без уродующих походку высоких каблуков. Даже в самые ненастные дни на ней были милые остроносые ботиночки, а жаркими днями она доставала из стенного шкафчика бережно завернутые в мягкую ткань свои любимые сандалии с длинной шнуровкой. Эту модель, судя по иллюстрациям учебника истории, придумали еще древние греки, а, может быть, и их еще более древние боги. Походка в этих открытых сандалиях со шнуровкой на щиколотке у Бетти была особенно легкой, можно сказать, божественной – казалось, она не ступала по бренной земле, а летела по воздуху, как шалунишка-Гермес в своих сандаликах с крылышками.

И смелой Бетти была, как плутоватый вестник богов. Пуританки-соседки считали ее сумасшедшей, а все мужчины весенне-летнего сезона хотели ее безумно. Ее оптимизм и открытая улыбка не могла оставить никого равнодушным. Она кокетничала с парнями, строила глазки мужчинам и всегда пребывала в отличном настроении.

Если она хотела посмотреть новый блокбастер, то просто подходила к кому-нибудь из знакомых и малознакомых парней, невинно моргала своими вероподобными ресницами, раздвигала в улыбке свежие, как лепестки розы губы и произносила своим ангельским голоском: «Я хочу в кино». Ей всегда покупали билет. Потом приглашали в бар. Она, благосклонно кивая, соглашалась. Ее поили, кормили и предлагали уложить спать. Пряча взгляд, Бетти выслушивала самые пространные предложения, хмурила бровки, потом поднимала свои потемневшие, как омут в преддверии грозы глаза, улыбалась (о, эта ее улыбка!) – и исчезала.