Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем

— Почему Вы не верите моим словам, господин чиновник с деревянными зубами? Если Вы не верите мне, то можете спросить у моего ученика, пузатого милиционера с лысой головой, с ученической сумкой за плечами. Он подтвердит мои слова на птичьем языке — оправдывался Далаказан.

— Нет, я не знаю никакого ученика, пузатого милиционера с лысой головой, да еще с ученической сумкой за плечами, и знать не хочу. Я верю только документу и закону. Так что не морочьте мне голову. Я должен опечатать Вашу сторожевую будку — сказал чиновник с деревянными зубами и начал опечатывать двери шкафа Далаказана, который в отчаянии начал беспрестанно кричать во весь голос:

— Жить — жии-и-ить житталалалулалулааа! Жить — жи-ии-ить житталалулаллаааа!

Услышав его крик, прибежали таппикасодчане и спросили у Далаказана, мол, что случилось? Далаказан объяснил им ситуацию, и таппикасодчане пришли в ярость.

— Что вы делаете, чиновники?! Ведь Далаказан Оса ибн Коса заслуженный человек! Учитель птичьего языка, который работает годами не получая зароботную плату и, никогда никому не жалуется. Вместо того, чтобы наградить его государственными наградами, вы оскорбляете пламенного патриота нашей независимой страны и ученого орнитолога, знающего птичий язык! — кричали они.

— Вы не вмешивайтесь в политику, если не хотите сгнить в концентрационных лагерях нашей многострадальной родины! — заорал взбешенный чиновник с деревянными зубами, обращаясь к толпе. Идите лучше в поле и собирайте хлопок! Не мешайте нам работать! Мы не только опечатаем сторожевую будку этого человека, но и прикроем его лавочку, то есть закроем на засов совместное предприятие тоже, поняли?!

В ответ на гнусные слова чиновника с деревянными зубами, таппикасодчане еще сильнее разгневались, и кто-то из них громко сказал:

— Как это закроешь совместное предприятие, начайник! Ты что, враг народа что ли?! Бедный Гурракалон, жертвуя своим запустевшим домом, хочет открыть совместное предприятие, стремясь создать новые рабочие места в стране и обеспечить народ работой, а ты хочешь закрыть!

— Мы Таппикасодчане не допустим этого! — скандировали таппикасодчане. А ну-ка уходите сейчас же отсюда! Не то мы завтра выйдем на митинг и начнём требовать у власти уволить таких чиновников, как вы! Убирайтесь вон из нашего Таппикасода, уроды!

Испугавшись всеобщего народного гнева, начальники, сели по своим машинам и спешно уехали.

— Жить-жить — житталалалу — лалула! — Жить-жить — житталалалу- лалула! — радостно кричал Далаказан, когда начала надвигаться гроза, сверкая молниями и раскатами грома. Резко поднявшийся ветер забился в рубаху Далаказана, раздувая её, словно парус пиратского корабля в Карибском море. Он бежал с огромным шкафом на спине, внутри которого сидел Поэт Подсудимов со своей женой Сарвигульнаргис. Он работал, внося поправки в пожелтевшие рукописи, в которых были запечатлены его печальные хокку об одиночестве и о луне, сияющей над тихим ночным причалом, о песнии сверчков и пении хоровой капеллы береговых лягушек. Но Поэт Подсудимов никак не мог собраться с мыслями из-за раскатов грома, которые напоминали взрывы бомб в горячих точках планеты, где умирают ни в чем неповинные люди. Где матери сходят с ума, глядя на разорванные трупы своих любимых детей и проклинают во весь голос тех людей, которые из-за наживы провоцируют войны, из-под тишка стравливают враждующие стороны различных стран под лозунгами религиозного и националистического толка.

— Дадаси, я боюсь и беспокоюсь о наших детях, которые пошли на луг пасти козу. Дай Бог, чтобы наших тройняшек не унесло шквальным ветром — плакала Сарвигульнаргис.

— Да ты не беспокойся о них, моя дорогая. Наши дети выйдут целыми и невредимыми с мешками с зерном на плечах, даже если их бросят в молотилку зерноуборочного комбайна — успокоил жену Поэт Подсудимов.

Тут грянул такой сильный гром, что даже шкаф-квартира треснула. Поэт Подсудимов нагнул голову от испуга, как военачальник, который сидит в подземном блиндаже во время авиаудара, когда с воем летят бомбы и снаряды и тяжелые вражеские бомбардировщики. Он крепко обнял жену, словно спасательную подушку автомобиля, которая автоматически выскакивает при дорожном происшествиии.

— Это все дело рук проклятого городского колдуна Санатория Самоварича! Да, это он вызвал природное бедствие! Зачем, вообще, я помог ему тогда в поисках шикарного дупла тутового дерева в престижном районе наших полей? Ну и дурак же я! Купил дубинку на свою голову, которая не болит! Ведь раньше такие природные аномалии не наблюдались в этих краях! Теперь вон, какие громы гремят, сотрясая землю и небо! В такой суматохе невозможно что-либо писать, сочинять стихи или написать, например хокку про осенний ночной туман, сквозь который призрачно просматривается скользящий фарфоровый диск озябшей луны! — жаловался Поэт Подсудимов, наливая в консервную банку саке. Потом залпом осушив банку (консервную, разумеется), он закусил репой.