Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика

Ему было года три, когда дед впервые с ним заговорил. Поддерживая огонь, разложенный между камней, старик рассказал о важности огня.

— Есть огонь, — показал он на костер. — Есть жизнь, — обвел руками небосвод.

— Да, — согласился внук. — Без огня холодно и невозможно приготовить еду.

— Огонь не только в костре или очаге, — продолжил дед. — Огонь во всем. В небе, в глазах коня, в ружье, драгоценном камне… Но самое главное — огонь живет в человеческом сердце.

— И в моем?

— Да, Ислам. И в твоем. Правда, никто не знает, сколь силен огонь в его сердце!

— И ты не знаешь?

— И я… Только после смерти мы узнаем про силу нашего огня.

— Долго ждать, — расстроился мальчик.

— Кому как.

Дед замолчал после этого разговора месяца на два.

Ислам и сам разговоры не заводил. Все думал об огне.

Когда дед засыпал, предварительно подкинув в костер собранный по пути навоз, Ислам долго вглядывался в играющие языки пламени. Он проносил через них ладошку и улыбался оттого, что не обжегся. Иногда плевал в огонь. Тот лишь слега шипел от мальчишеской проказы. Однажды Ислам пописал в костер, и дед проснулся от вони.

— Нельзя мочиться в огонь! — сказал он грозно и вновь заснул.

Ислам вытаскивал из пламени горящие ветки саксаула и сбрасывал их в ночное ущелье, глядя, как огонь по пути в бездну ударяется о скалы и умирает, рассыпаясь тысячами искр.

Если во мне огонь, думал Ислам, и я так же полечу вниз, то и во мне огонь погибнет.

Мальчик засыпал, и ему снилось, как дед охотился.

Иногда старик вдруг застывал на почти отвесной скале, смотрел куда-то совсем далеко, где Ислам и вовсе не мог ничего разглядеть, осторожно снимал с плеча ружье, поднимал его к плечу, целился… Мальчик давно не боялся звука выстрелов. Он утирал лицо от пороховой копоти и знал, что дед никогда не промахивается. После выстрелов дед на диво ловко перескакивал со скалы на скалу, отыскивая добычу. Если козел был еще жив, то дед выхватывал кривой нож и перерезал животному горло. В подставленный граненый стаканчик стекала горячая кровь. Дед ее выпивал залпом, а потом протягивал посуду с кровью Исламу. Мальчишка очень любил ее ни с чем не сравнимый вкус. Ему казалось, что его жилы переполняет огонь. Только он не ведал, что с этим огнем делать. Какое применение отыскать беспокойной энергии, так иногда мучавшей его.

Когда дед стрелял в человека и тот не сразу умирал, старик ножом не пользовался, просто тратил еще одну пулю. Пускал ее в голову жертве.

— Почему ты не достаешь свой стаканчик?

— Человек не пьет кровь человека, — отвечал дед. — Нельзя.

Слова деда для Ислама были истиной. Он не задавался лишними вопросами, просто кивал, показывая, что принял новое условие жизни.

А потом Ислам научился ладить с огнем. Он запросто помещал в трещащее пламя детские ручки и ворошил ими угольки. Правда, огонь быстро затухал, а мерзнущий дед удивлялся, как быстро прогорает топливо.

Перед самой весной им повезло. Дед застрелил двух козлов и четырех людей. Освежевал животных, сложив мясо в сумки, раздел прохожих, сняв у одного мертвяка с фуфайки красивую звездочку, и сказал Исламу, что они идут в кишлак запасаться всем необходимым.

— Может, новое ружье удастся купить, — предположил дед.

В больших кишлаках Ислам никогда еще не бывал. Ехал на закорках у деда и глазел на нескончаемое количество домов. И всюду люди.

Дед останавливался возле заборов и спрашивал любопытных:

— Герой не нужен?

Ислам испугался, что старик хочет его поменять на ружье, заскулил за спиной. Но дед открывал ладонь, предлагая, поблескивающую на солнце звезду.

— Золото, — пояснял дед. — За винтовку!

Почему-то все от звезды отказывались, пугались или разводили руками. А вот козлиное мясо охотно брали, отсыпая взамен соли, приправ, даже зажигалку выменяли.

У одной из калиток в волосатое ухо деду шепнули что-то тайное. Старик снял со спины Ислама, поставил голыми ножками на землю и велел ему поиграть здесь, неподалеку, откуда был слышен детский смех.

— Иди туда! — махнул рукой. — Там такие же, как ты!

Ислам бесстрашно побежал на звуки себе подобных и обнаружил бритых наголо, как он, мальчишек, играющих в какие-то незнакомые ему игры. Кто-то дрался на палках, иные возились в грязи, стараясь усесться на грудь противнику и праздновать победу. Один из них, самый здоровый, расправлялся со всеми в считаные секунды. Лицо его выражало злую агрессию, и когда он усаживался на грудь побежденного, то всаживал поверженному литым кулачком по носу. Никто против не был, все радовались кровянке, текущей из носа, и дружно улюлюкали, когда очередной нос трещал под ударом постоянного победителя.