Илья Троянов - Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом

— Но тогда вам…

— Девяносто девять лет, я понимаю, по мне это не всегда скажешь.

Он оглядывает длинные белые волосы, следы прожитых лет на лице, тут это выглядит правдоподобно, но потом он изучает мое сложение — никаких признаков дряхлости, твердый голос, далее он отмечает, что волосы, конечно, совсем седые, но ведь пышные, да и кожа не смахивает на древний пергамент, который надо бы отреставрировать. Он усердно барабанит по клавиатуре своего компьютера, запрашивает, снимает фотокопии с первых четырех страниц паспорта.

— Одну минуточку.

Он удаляется в заднюю комнату, где обсуждают и анализируют все подозрительное и опасное. В очереди, выстроившейся у меня за спиной, зреет возмущение. По лицам я вижу, что во всем обвиняют меня. Редкостная слепота, не дающая людям разобраться, чьи руки держат кнут. Возвратившийся государственный служащий с подозрением глядит на меня, словно я вознамерился утаить от него свой возраст, дабы контрабандой ввезти его к ним в страну. Дорогое подчиненное лицо, хочется мне сказать, ваша богатая страна с законодательным страхованием по болезни и более чем достаточным размером пенсий едва ли испытывает недостаток в стариках.

— Профессия?

— Распространитель.

— И что же вы распространяете?

— Ах, знаете, это зависит исключительно от времени, если можно так выразиться, от сезона. На данный период я распространяю лишь идеи.

Я так близко наклоняюсь к нему, что мог бы пересчитать волоски, растущие у него из носа, и шепчу: «Спецпродукция — идеи с детонатором, мыслительная шрапнель, и всё высшего сорта».

Мне всего-то и надо подвести стражей границы к тому, чтобы, освежив в памяти или закрепив типологию и приметы угрожающих обстоятельств и подозрительные моменты, сравнить их наконец с тем, что стоит перед ними. И вот они ставят галочку и облегченно вздыхают. Реальная опасность не бывает такой сумбурной. Дабы преодолеть некоторые препятствия, необходимо допускать недоразумения.

НАПРАВЛЕНИЕ — ЦЕНТР ГОРОДА: все виды и формы современного городского транспорта. Я принимаю решение снова передвигаться пешком, через аккуратные поля, которые начинаются за стоянками, подъездными путями и ангарами.

Я расшнуровываю свои кожаные сапоги, я снимаю их, заодно снимаю и носки и все это сую в мешок, который уже с трудом вмещает мои реквизиты, а тень его под лучами утреннего солнца напоминает волынку. Я шагаю вниз по травяному склону. Цветущий рапс прикрывает меня до пупка, он уже вполне созрел для того, чтобы им восхищаться. Мои подошвы наслаждаются покалыванием и щекоткой, мои пальцы впиваются в почву. Я следую по тракторным колеям, которые иногда мне попадаются, я проветрил голову, снова напялил шапку и дальше по рапсу, по рапсу, по рапсу… пока вдали не завиднелся край поля — мачты и провода в утренней дымке.

За полем — канава, заполненная банками, жестянками, пластиковыми бутылками, смятыми проспектами, разорванным расписанием поездов и тому подобным хламом, еще дальше — рельсы и пригородный вокзальчик. Я ловлю ухом мягкие звуки просыпающегося поселка, укрывшегося фасадами и живыми изгородями, с единственной просьбой: дайте хоть еще часочек поспать. Слева от вокзального здания меня приветствуют две пятнистые перекладины шлагбаума, недвижные стражи. Подойдя к ним, я стряхиваю цветы с моей жилетки защитного цвета. Несколько раз поднимаю над головой шапку как бы с намерением представиться, разумеется же сославшись на рекомендации от предшествующих нашей встрече других препятствий, колодцев, рынков, маленьких крылечек и больших туннелей и от плевков таксиста. Ни малейшего интереса в ответ. Станционное здание еще спит сладким сном, лишь боковая дверь у него приоткрыта, на киоске еще опущены железные шторы, круглосуточные автоматы еще стоят без клиентов. На фасаде здания висят большие круглые часы, стрелка которых четко прыгает каждую секунду. Единственная связь с внешним миром, думается мне, это вскормленное электричеством время и пригородный поезд, который, согласно расписанию, должен каждые десять минут отправляться от конечной станции по направлению к центру города. Вполне упорядоченное местечко, на мой взгляд, то, что больше не нужно, прямиком летит в канаву, для всего остального есть свое место, свое назначение и свой порядок. Я иду к рельсам и отдаюсь на волю своих впечатлений.

Осторожно, посадка окончена, двери закрываются. Поезд отправляется точно вовремя и скоро ныряет в туннель. Для начала — номография города. С интервалом в две минуты трясутся, стучат колесами, тормозят, прибывают поезда — огни, перроны, название за названием, сперва о них сообщают по радио, потом надписи подтверждают сообщение, портретная галерея аборигенов, значительные личности, тяжелоатлеты истории, генералы, князья, святые, профессора, которые вручают свою визитную карточку в подвале, в заточении, в катакомбах, в лабораториях, а получают ее уже наверху или милостиво улыбаются, сидя в седле, — по крайней мере, ВИПы из времен верховой езды, самоуверенные, чуждые предчувствий до тех пор, пока история вновь не станет более весомой и не выбросит их из седла, не сбросит их с постамента.