Валентин Черных - Свои

По молодости, я не думал, что Афанасию уже за семьдесят, у него, наверное, были какие-то болезни: домашняя аптечка была заполнена лекарствами, я довольно часто возил его в поликлинику Четвертого управления, так называемую «Кремлевку», где лечились работники ЦК, министры, члены коллегий министерств. Он никогда не говорил о своих болезнях, и для меня стало полной неожиданностью, когда поздно вечером мне в общежитие позвонила его домработница — она приходила три раза в неделю, готовила еду, убирала квартиру — и сказала, что Афанасию стало плохо и его увезли в больницу на «скорой помощи».

— Что мне делать? — спросила она. — Кому звонить?

— Никому. Сидите и ждите, я еду в больницу.

Никогда и никому не рассказывайте о своем здоровье, учил меня Афанасий. Здоровье и деньги должны быть всегда. Если их нет, это касается только вас лично, и никого больше. Получайте информацию о других и как можно меньше давайте информации о себе, потому что никогда не известно, когда и как эта информация будет использована против вас.

Я знал, что мне трудно будет пройти в правительственную больницу, и поэтому сразу представился сыном, понимая, что вряд ли врачи знают, что у Афанасия нет детей. А если спросят, почему у нас разные фамилии, скажу, что у меня фамилия матери, — даже самые знающие врачи не могли знать, сколько у Афанасия было жен. Но когда из приемного покоя позвонили в отделение интенсивной терапии, меня почему-то быстро пропустили, правда в сопровождении то ли санитара, то ли охранника в белом халате.

Заведующий отделением, немолодой доктор — а тогда мне все сорокалетние казались немолодыми, — внимательно рассмотрел меня и все-таки уточнил:

— Вы сын?

— Я его аспирант. У него нет жены и нет детей. На сегодня я самый близкий ему человек.

Вероятно, я преувеличивал, но я не знал его друзей.

— Он умер, — сказал заведующий отделением, посмотрел на часы и добавил: — Мы ничего не смогли сделать, — посчитал необходимым оправдываться доктор. — Все-таки четыре инфаркта, этот — пятый. Завтра утром мы подготовим заключение о смерти, но вы уже сегодня можете об этом сообщить его руководству.

Я сказал врачу «спасибо», врачей надо благодарить вне зависимости от результатов, они ведь старались. Через двадцать минут я вошел в квартиру Афанасия.

— Он умер, — с порога сказал я домработнице, прошел в его кабинет, достал из ящика стола огромную амбарную книгу с телефонами.

— Эта книга — самая большая ценность в моем доме, — сказал мне как-то Афанасий. — Здесь домашние телефоны всех сильных мира сего.

К сильным относились министры, генералы, врачи, портные, директора магазинов, заведующие аптеками, банями, начальники управлений МИДа, заведующие отделами ЦК, председатели Верховных Советов и колхозов.

Я впервые участвовал в похоронах и не знал, с чего начинать. Наверное, надо вначале позвонить родственникам — двум племянницам его давно умершей сестры. Я их видел один раз, когда Афанасий приехал из Америки и привез им подарки. Сорокалетние учительницы уложили в сумки свитера и платья для своих дочерей и прихватили из холодильника початый кусок масла и колбасу, купленную к его приезду. Домработница возмущалась, я отнесся с пониманием, в Москве стало совсем плохо с продуктами. Они, конечно, вынесут из квартиры все.

— Возьмите себе что считаете необходимым, — сказал я домработнице. — Завтра квартиру разграбят учительницы.

Она меня поняла и тут же вышла. Минут через двадцать она вынесла в переднюю две хозяйственные сумки и отчиталась:

— Взяла два комплекта постельного, столовый набор — их ведь два, один тебе, рубашки — он ношеные всегда моему племяннику отдавал, тебе они не подходят, ты шире в плечах и шее, — джемпера, сапоги теплые, часы с боем, солонку серебряную, пальто кожаное — продам в комиссионке. И тебе собрала.

Мы прошли на кухню.

— Возьми подстаканники. Старые, из серебра.

Домработница выставила два массивных серебряных подстаканника, его любимые, выложила набор ножей, вилок, ложек, тоже серебряных. Домработница хорошо ко мне относилась: я тоже, как она, из деревенских. Грабим барина, тогда подумал я.

— Покажу тайник.

В квартире была кладовка размером с небольшую комнату, в которой стояли чемоданы, лыжи, велосипед и висела зимняя одежда. Домработница сдвинула две доски в стене, открыла стальную дверцу, вынула деревянную шкатулку, в которой оказался револьвер системы «Наган». Я вначале подумал, что он привез с фронта, но револьвер был изготовлен в 1912 году, вполне мог быть привезен в двадцатые годы, когда Афанасий перебрался в Москву.