Валентин Черных - Незаконченные воспоминания о детстве шофера междугородного автобуса

Буслаев собирался в рейс. Положил в чемодан полотенце, механическую бритву «Спутник» и рубашку для смены…

Он жил в старом доме у Крестовских переулков, невдалеке от станции метро «Рижская» и церкви Трифона-мученика. После смерти тетки он остался один в комнате большой коммунальной квартиры, без ванной, с телефоном, подвешенным на стене в конце длинного коридора, рядом с его комнатой. После рейса он уставал, ему ничего не хотелось делать, он лежал и слушал разговоры по телефону.

Буслаев работал водителем междугородного автобуса. В тот день был обычный рейс. Когда он подогнал автобус, сорок человек дисциплинированно толпились на отведенной для пассажиров площадке. Большинство из них ехали отдыхать, летом всегда было много отпускников.

Сейчас возникнет очередь, подумал Буслаев, открывая дверь автобуса. Все было, как всегда. Пассажиры бросились к автобусу, началась обычная толчея, входили поспешно, бросались в проход, отыскивая свои места. Вначале Буслаева это удивляло: на билетах указывались номера кресел, и все-таки люди боялись остаться без места. Сегодняшняя нервозность была особенно понятной, ехало много женщин. Может быть, это от военных лет, подумал Буслаев, когда приходилось штурмовать вагоны и захватывать свой кусок полки, а может быть, от страха перед неразберихой, что кассир продаст больше билетов, чем имеется мест в автобусе. И хотя давно автобусы ходят по расписанию и кассиры не ошибаются, люди помнят самое худшее, а в соседней комнате старухи, услышав по радио о маневрах НАТО, запасаются солью и спичками.

Места заняты, теперь все выйдут. Пассажиры вышли. Буслаев помог им уложить чемоданы в грузовой отсек. Полный мужчина со значком горного инженера включил транзистор. Диктор читал очерк о пограничниках, которые первыми вступили в войну. Сегодня же 22 июня, вспомнил Буслаев. С утра все радиостанции передавали песни военных лет. Ночью он повернет на шоссе, по которому они шли с матерью в 1941 году. Теперь это шоссе перестроили, и оно стало четырехрядным. Буслаев отошел от автобуса и закурил.

— Я могу тебе выслать только двадцать рублей, — сказала девушке пожилая женщина.

Девушке лет двадцать. Платье ярко-желтое, с красными крупными декоративными розами, модная расцветка в это лето. Он не знал пассажиров, которых возил, почти никогда с ними не разговаривал и разделял их для себя по услышанным репликам, по незначительным, едва уловимым деталям, заметным человеку, которому больше приходится смотреть, чем говорить.

— Хорошо, мама, я постараюсь, чтобы мне хватило.

Рядом с девушкой стоял очень молодой лейтенант. Наверное, студентка, подумал Буслаев. Могла бы быть женой. В последнее время он все чаще разделял женщин только на две категории: которые могли быть женою и которые не могли. Иногда в метро он придумывал игру. Спускаясь вниз по эскалатору, он рассматривал уплывающих вверх женщин и отделял: «может — не может…». И никак не мог понять: почему ему нравились одни, совсем не обязательно красивые, и не нравились другие?

— У тебя выйдет по два рубля в день, — сказала пожилая женщина. Студентка посмотрела в сторону лейтенанта.

— Мама, я все поняла…

«Может!» — подумал Буслаев. Рядом с нимостановилась сухопарая девушка в брюках и белой кружевной кофточке. Девушке было за двадцать пять. Тонкие решительные губы, внимательные глаза за очками в светлой металлической оправе, через руку переброшена курточка с потускневшим университетским значком. Наверное, учительница, химик, биолог. Такую будут обязательно слушаться. И в лаборатории, и дома, и в классе. Учительница. К учителям Буслаев и сейчас относился с уважением и некоторым страхом, они хорошо решали задачи и знали наизусть все исторические даты. «Не может!» — решил Буслаев.

— Надо было на самолете, в автобусе жарко и утомительно, — сожалеюще сказала старушка представительному старику в белом чесучовом френче с накладными карманами. Чем-то он напоминал его сибирского деда. Такой же френч с накладными карманами и маленькие, твердо смотревшие глаза. Рядом со стариком стоял мальчик лет пяти, белобрысый, полный, в синем матросском костюмчике, Такой же костюмчик был и у него в детстве, только вместо белых были красные полосы на воротнике. И старик и мальчик в синей матроске вдруг напомнили Буслаеву то далекое время, когда он впервые познакомился с дедом, отцом его отца.