Олег Зоберн - Шырь

Итак, сначала я не собирался писать роман, а всего лишь задумал рассказ под названием:

Эти два слова мой герой (от третьего лица) должен был произнести во время первой встречи с девушкой, которую полюбит. Он средних лет, лейтенант ФСБ, зашел перекусить в ресторан «Макдоналдс» и говорит ей эту фразу. Она — в клетчатой красно-черной рубашке и такой же бейсболке — стоит за кассой. Собственно, «два чиза» — это как-то услышанный мной заказ еды, который в развернутом виде звучит так:

Согласитесь, такое название явно проигрывает предыдущему. Я поместил его в этом тексте не только как простодушный пример банальности, здесь оно также — волшебно становится названием несуществующим и существующим одновременно и прямой речью, которую никто не произнес, но которая произносится на многих языках бессчетное число раз в закусочных по всему миру. Так вот, мои герои знакомятся, и две недели им хорошо вместе, после чего лейтенант вдруг бросает девушку, узнав, что за несколько лет работы за кассой и в кухонном чаду она так и не стала «работником месяца», то есть на ресторанной доске почета ни разу не была помещена ее фотография, потому как девушка время от времени просыпала свои утренние смены.

Создать таких героев в таких обстоятельствах и придумать для рассказа достойный финал — грустный и обаятельный — было бы, конечно, занятно, в итоге моя работница могла бы даже проявить не свойственный ресторанным трудягам креатив: разыскать лейтенанта, окормить его ложными опятами и, одурманенного, удавить длинным шерстяным шарфом, шепча: «Проказник, проказник…» Но этот сюжет я забраковал, потому что помещать в центр повествования ресторан «Макдоналдс» — неправильно. Здесь надо заметить, что мастерами Российской литературной академии недавно был составлен список тем, которых современный российский литератор должен избегать, так как они приводят авторов к той бойкой, но бескровной манере письма, которая даже хуже откровенного графоманства. Под запрет попало и всякое упоминание ресторанов «Макдоналдс». Вот для наглядности еще три опасные темы из этого списка: патриотизм, политика и обычное семейное счастье.

Я давно подумывал написать о том, как одно время зарабатывал тем, что создал ночной экскурсионный маршрут по лесбийским местам Москвы и, когда большинство гетеросексуальных обывателей спали, водил интересующихся к памятнику Есенина на Тверском бульваре, где тусует низшая каста городских розовых, в Дом-музей Марины Цветаевой, где водятся более начитанные и химерические приверженки того же ордена пальца и языка, в некоторые интересные кафе, салоны, альковы и за некоторые бархатные кулисы. Назвать рассказ я хотел так же, как и маршрут:

Но и здесь не сложилось, я вовремя сообразил: хотя лесби такие классные, хотя я их очень люблю и не хочу скрывать эту страсть, но тема все же слишком пикантная, меня можно будет упрекнуть в провокативности, а жаль, ведь развязка рассказа «Розовый галстук» уже грезилась мне во всей своей непредсказуемой красе.

Я стал думать, какие новеллистические цвета могут заменить розовый, и остановился на следующем названии:

Ситуация такова: с подачи путинско-медведевского правительства российские ученые создали маленькую кварковую бомбу, опередив ученых других стран, и минувшей зимой испытали ее на полигоне в Подмосковье. В результате я проснулся у себя на даче рано утром от страшного грохота и чуть позже своими глазами видел, как в поселке выпал снег лимонного цвета, из которого дети принялись лепить снежных баб, видел, как поселковые собаки, нализавшись желтого снега, все передохли к вечеру. А в российских СМИ не было сообщений ни о взрыве, ни о странном снегопаде, потому что путинско-медведевское правительство решило утаить от мировой общественности этот негуманный эксперимент. Такую красочную хронику очевидца можно было легко продать в какой-нибудь гламурно-политический европейский журнал, но я одумался и не стал позорить родину.

Продолжая соотнесение фабул с палитрой, я попробовал применить зеленый гринписовский колер и замыслил рассказ под названием:

Это мог быть рассказ о том, как я ненадолго возглавил новое учреждение — Департамент поддержки и развития велосипедного транспорта города Москвы — и с каким чудовищным непониманием столкнулся, пытаясь убедить москвичей пробудиться от брутального фрейдистского сна и покупать к лету велосипеды вместо больших неэкологичных автомобилей.