Олег Зоберн - Шырь

Писать об этом я не стал из-за того, пожалуй, что название «Новый департамент» напоминает обычный газетный заголовок, а другого на ум не шло. И вот последнее не пригодившееся мне название, самое громоздкое из всех:

Пояснять не буду, проявке абриса сюжета здесь способствует многословие.

Временами, надеясь, что название подвернется позже, я сочинял первые безымянные предложения. Вот одно из них: «Как все-таки трагична сама суть партизанщины, когда пылкая убежденность…» Окончания не помню, но исправленный вариант был таким: «Любой партизан во все времена — это отщепенец, и не важно, счастлив он, либо всю жизнь его неусыпно преследуют дремучий страх и убожество». Так мог начаться рассказ о какой-нибудь современной российской подпольной партии, но эта тема мне быстро наскучила.

Я написал несколько десятков подобных первых предложений, и самое тупое, к моему стыду, состояло из одного-единственного слова «охренеть», а самое социально-гендерное было таким: «В России до сих пор выгоднее быть сонным мужчиной, нежели бдящей женщиной».

И если первые слова рассказа чередовались долго и тягостно, как сны алкоголика, то финал – универсальный для большинства этих сюжетов – возник сразу после того как я передумал писать от второго лица историю о «Макдоналдсе» и смерти полоумного лейтенанта и походил он на некое «возвращение в кубе»: главный герой Олежа, устав от самого себя, должен был в горячке уехать в австрийский городок Zobern и впасть в спячку размеренной жизни бюргера до конца своих дней. Я отказался от этого финала только когда понял, что буду писать роман, а не рассказ.

Таковы мои разъятые соображения, близ которых сформировался роман «Розовые кони зари и гнилушки на болоте», и теперь они претворены в иные сюжеты, и, повторю: обо всем этом – в романе мало что напоминает.

Что же касается насущного вопроса о спячке и горячке, то здесь мы все-таки видим прогресс: в романе мне не удалось лаконично задать его себе и читателю, там он растянут на четыреста страниц, а в простом рассказе, как видите, я сделал это без труда в первом же предложении, то есть, говоря наукообразно, предельно точно очертил проблематику. При этом в пользу романа добавлю, что я, хоть и не разобрался со спячкой и горячкой, ответил в нем на другой серьезный вопрос: насколько антропоморфен Господь? Суть ответа приблизительно такова: настолько, насколько правдиво физиологична русская присказка «пойдут клочки по закоулочкам».

Под конец этого рассказа надо упомянуть о трудностях перевода. Вот неминуемая проблема: в голландском языке нет аналога слова «гнилушки», что вместе с другими подобными неувязками принудило переводчика к многословию и – местами – муторной нескладности образов, поэтому я не советую российскому читателю, владеющему голландским языком, читать роман на голландском, вместо гнилушек там то ли пеньки, то ли трухлявые доски, а о том, что эти эрзацы могут источать в темноте таинственный бледный свет, — нет и речи. Или такая трудность: слово «девка» заменяет mokkel, означающее «шлюшка», — согласитесь, не одно и то же.

Так что пусть проницательный читатель, если ему интересно, попробует разглядеть в зарисовках, которые я не без трепета и сомнений изложил здесь, очертания самого романа, как угадываются среди звезд – зодиакальные лев или стрелец [3] Причем, если сосредоточиться, нет сомнения, что виден лев, а не львица, и в мускулистых руках кентавра различимы лук и стрела. , а в печатных знаках – живое слово, и так могут быть достигнуты по крайней мере две ясные цели: мой российский образ автора сохранит верность комфортному жанру рассказа, а читатель получит гарантию, что не разочаруется в моем романе, ведь полнота картины будет зависеть в основном от его собственного воображения.

Конец июля, десять километров от Москвы. Кладбище в поле, пересеченном высоковольтной линией электропередачи. Гудят и потрескивают провода. Прямо под ними — небольшой дачный дом, огороженный деревянным забором, поверх которого натянута колючая проволока. Много свежих могил, повсюду яркие венки и цветы. Днем над полем летают и орут стаи ворон, садясь на ограды и надгробия. Чтобы добраться сюда, нужно от окраинного метро ехать на автобусе, потом идти между промзонами и мимо поселка, потом вдоль железной дороги и по мосту через речку. Это дача моего хорошего знакомого. Вот уже неделю я живу здесь и дописываю на ноутбуке роман про пацанов. Его первое предложение таково: «Известно, что пацан пацану — пацан».