Петр Киле - Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

В вельветовых брючках и рубашке модного фасона, как у взрослых молодых людей, только все в миниатюре, маленький мальчик держался с достоинством и как-то грустно. Он стоял на кухне у окна, кого-то выглядывая, и обернулся без малейшего смущения. На Владимира Мостепанова глянули зеленоватые зрачки, точнее смесь или мозаика из зеленого, синего и лилового, точь-в-точь как у кота Васьки.

«Конечно, я и не подумал, - рассмеялся Владимир, - что кот Васька превратился в маленького мальчика». Но несомненно было что-то общее между ними. Что? Внутренняя самопроизвольность движений, спокойное выражение осмысленности, всепонимания? Мальчик, правда, еще обладал даром речи, что, в общем, ничего не меняло.

«Кто такой?» - не успел подумать Мостепанов, как мальчик ответил на его вопрос.

- Меня зовут Федя. Вы меня не помните, дядя Володя?

- А ты меня помнишь?

- Да. Я ведь давно бываю у тети Веры, хотя и не часто. А скоро придет тетя Вера?

- Как ты сюда попал? - удивился Владимир.

- С мамой, - отвечал мальчик. - Вы и ее не помните? Нет, ее-то вы, наверно, помните!

- Почему ты так думаешь?

- Мама хорошо вас знает. Она всегда спрашивает о вас у тети Веры. Как сосед? Не женился? А тетя Вера всегда рассказывает...

- А где твоя мама?

- Она уехала за вещами. У нее неприятности.

Разумеется, Владимир прекрасно помнил Федину маму. Небольшого роста, вполне хорошенькая... Он видел ее изредка и мельком, но тем эффектнее запечатлелась молодая женщина в его памяти. К тому же словоохотливая Вера Федоровна, принимая участие в судьбе своей дальней родственницы, любила поговорить при случае на кухне с соседом о всех сколько-нибудь замечательных событиях ее жизни. Уже замужество Юли, как звали маму Феди, было чем-то необыкновенно: кажется, она училась в ПТУ, а жених - аспирант, подающий большие надежды, затем защита диссертации, покупка машины и гаража и т.д. - все находило сердечный отклик у доброй Веры Федоровны, и Владимир невольно был наслышан о счастливой преуспевающей жизни Юли и ее мужа, который казался в самом деле серьезным ученым.

Изредка они всей семьей подкатывали к Вере Федоровне, но, не успев войти, сейчас же мчались куда-то дальше. Случалось, Юля приезжала одна и оставалась у Веры Федоровны, и тогда по квартире разносились ее торопливые шаги и внятный шепот. Владимир только здоровался с ними или с нею, но молодая женщина, как он замечал, поглядывала на него с ясной улыбкой, точно они хорошо, очень хорошо знакомы. Слова Феди прояснили положение вещей: они в самом деле хорошо знали друг друга, правда, как бы заочно, через Веру Федоровну.

Вскоре пришла Вера Федоровна, Владимир пил чай на кухне, а Федя был в комнате.

- Владимир Семенович, вы знаете, какое у нас несчастье! - зашептала Вера Федоровна, впрочем тут же переходя на обыкновенный тон. - Юля просила меня ничего не говорить, и я, конечно, ее понимаю. Но лучше вся правда, чем недомолвки...

- С папой Феди что-нибудь случилось? - спросил Владимир.

- Как вы угадали! Это удивительно! - заволновалась Вера Федоровна. - С ним! Да! Я недаром говорила, что он балаболка! Балаболка и есть!

Все это означало, что муж Юли связался с другой женщиной. Дело, как говорится, житейское.

- Это же смешно! - возмущалась Вера Федоровна. - От Юли, от такой жены, бегать за погаными бабами... Балаболка и есть!

- А как Юля? - спросил Владимир, впервые называя племянницу своей соседки по имени, выказывая тем самым свое невольное участие, что Вера Федоровна оценила и обрадовалась. Настроение у нее переменилось, и она с живостью продолжала:

- Вы думаете, она льет слезы в три ручья? Ничуть не бывало. Вы не обратили внимание на кассиршу в Доме книги? Обыкновенно она сидит в зале на первом этаже со стороны канала Грибоедова?

- Не помню.

- Брюнетка, хорошенькой не назовешь, скорее, дурнушка... Но что-то есть, знаете. - И Вера Федоровна замолкла. Тут открылась дверь комнаты, на кухню вышел Федя.

- Тетя Вера! Пора включать телевизор. Начинается детская передача.

- Какая передача? - переспросил Мостепанов.

- Детская, - повторил Федя.

Слово это в его устах звучало совершенно необычно, совсем не так, как все другие слова. Похоже, он обозначал им особый мир, отличный от окружающего, в котором владыки - взрослые. Этот мир, очевидно, не был для него условностью, как нередко для взрослых, скорее мир взрослых обладал в его глазах туманным непостоянством и резкими диссонансами.

«Кассирша!» - вспомнил слова Веры Федоровны Владимир, оказавшись в тот день на Невском, и нарочно заглянул в Дом книги. Надо сказать, что он вообще был как-то неравнодушен к продавщицам, к тому, как они стоят за прилавками на виду у всех и обыкновенно как бы и без дела. Если ему случалось забежать в «Гостиный двор» или «Пассаж», он невольно наблюдал за ними. Благоразумные и занятые люди высматривали прежде всего вещи, а продавщицы все для них на одно лицо, а он поглядывал на лавки и полки, на оформление отделов и на продавщиц, как правило, молоденьких и больших модниц, что можно угадать по их повадкам и речам, несмотря на то, что они носили рабочую форму - халатики или костюмы, впрочем, не лишенные кокетства.