Петр Киле - Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

В это время они проходили мимо того здания Публички, где занимаются студенты. Две молоденькие девушки, перебежав улицу, оглянулись и окликнули его: «Во-ло-дя? Мосте-па-нов!» - нарочито нежнейшими голосами. Он лишь помахал им рукой.

- Однокурсницы?

- Нет, с младших курсов. Да я и не помню, кто такие.

- Тебя девушки обожают.

- Прежде всего они обожают себя.

- Ты умница, Володя! Эти, кажется, как раз из тех, что обожают прежде всего самих себя.

- Такова и наша Вероника.

- К сожалению... Но как хорошо ты сказал: «наша Вероника»!

- Не захваливай меня - зазнаюсь еще.

- Вряд ли. Куда больше? Ты ведь и так зазнавала.

- Это верно!

На Невском Ольга Михайловна остановилась и уговорила его расстаться: ему надо заниматься своими делами, а она устала, ей нужно отдохнуть. Он послушался, и, кажется, напрасно. Приехав на следующий день, он нашел ее в глубоком обмороке. Врачи констатировали крайнее переутомление при врожденном пороке сердца. Покой, полный покой. И витамины, витамины.

Володя проводил у нее все дни и ночи, даже на занятия не ходил. Ольга была уверена, что именно его присутствие и его заботы о ней предрешили исход болезни, что это он ее спас. В этом ее убеждении было что-то детское. Но она уверяла его всерьез, что жить ей остается недолго, что состариться она не успеет, и это - как ни грустно - для нее лучше всего. Он, конечно, и слушать ее не хотел, но она оказалась права.

Три года прожили они счастливо. У Владимира даже характер переменился, он начал писать стихи, чем раньше не увлекался... Она верила в него, стихи его знала наизусть... Оставленный в аспирантуре, он, однако, замешкался, может быть чрезмерно увлекаясь соблазнами молодой жизни - праздниками, футболом и т.п. Ольга любила принимать гостей, нередко она наряжалась в те старинные платья, что хранились в семье, уже неизвестно зачем. Однажды ночью, после того как ушли гости, ей стало плохо. Вызвали «скорую», ее увезли. Она страшно кричала. А под утро скончалась.

Владимир впал в хандру и отчаяние: пережить смерть близкого человека - и жить? Это странно. И вот он точно сам заболел, но не физически, а скорее нравственно: теперь он и в самом деле познал жизнь; в душу его проник холод.

Это настроение мне хорошо было знакомо в ту пору, хотя у меня никто не умирал. Это было время переоценки ценностей. Мы открывали новые пласты культуры. У нас вновь, после 30-х годов, стали переводить и переиздавать многие выдающиеся произведения западной литературы XX века. Джойс и Кафка, Пруст и Камю - прекрасные писатели, которые, впрочем, ничего, кроме изнанки буржуазного общества, бездны человеческой психологии, нового нам не открыли, лишь посеяли тревогу и смущение в наших душах. Я вскоре вернулся к русской классике, этой Вселенной, освещенной солнцем, а Владимир медлил, с мучительной иронией поглядывая вокруг... В эту пору не Фауст, а Мефистофель угнездился, как мелкий бес, в его сердце... К счастью, он не бросился ни в пьянство, ни в распутство, ни в приобретательство, может быть, потому, что страсти эти более всего обнажают уродства людей и бессмысленность жизни, и от всего этого он отворачивался, как у Пушкина: «Душе противны вы, как гробы...»

В то время первые подборки его стихов появились в журналах, и он уже всерьез подумывал о книжке... Писание стихов - дело особое, тем более для взрослого человека, и оно внесло новый элемент в жизнь Мостепанова. Лирика в ее высших образцах - это ведь не что иное, как квинтэссенция культуры, и настоящий поэт не может не впитывать и не осваивать культуру всех времен и народов. Владимир Мостепанов занялся - подавленный тоской, отчаянием, одиночеством - неспешным и восторженным постижением мировой классики. Тут-то и начались для него по-настоящему годы учения, как бы задним числом.

После смерти Ольги ее сестра, мать Вероники, предъявила претензии на мебель и даже на жилплощадь, хотя формально не имела ни на то, ни на другое никакого права. Женщина решительная, она нашла вариант обмена, по которому Владимиру досталась хорошая комнатка в небольшой коммунальной квартире со всеми современными удобствами, а Веронике, вышедшей замуж, - отдельная квартира в новом районе. С тех пор жизнь на улице Рубинштейна отодвинулась в далекое прошлое, и иногда Мостепанову кажется, что он жил там чуть ли не до революции, по крайней мере до войны и в те послевоенные годы, которые видятся нам как старое доброе время.

В гостиной притихли и молча ожидали продолжения. Вообще казалось, словно самая жизнь промелькнула во времени, как при просмотрах старых фильмов. Владимир Иванович переглянулся с Натальей и с Вадимом, они оба знаками выразили полное одобрение, мол, все хорошо, продолжайте в том же духе. Теперь он заговорил так, будто сам тут же сочинял.